В мае-июне в наш город приехал певческо-танцевальный ансамбль – из Испании! И я с билетами нагрянул прямо к Н. домой.
Не знаю, что тут подумали её родители (у дочери вдруг объявился какой-то «друг»! ). Я даже не знаю, что подумала она сама. Концерт ей понравился и, может быть, даже очень и… не больше.
А у меня в тот вечер – как у плохого солдата, что ли, – разболелся живот. Так что во время концерта я больше прислушивался к другой музыке.
И всё равно, вскоре я поспешил повторить заход – ансамбль теперь был уже вокально-инструментальный и вполне отечественный, с довольно громким именем об ту пору. Не прошло. У Н. были билеты на другое время. Она не хотела смотреть один концерт дважды.
Вот какая девушка она была.
А лицо у неё было примерно того типа, что и у Брижит Бардо (правда, я распознал это уже спустя годы) – скуластенькое, низколобое, с остренькой кнопкой носа. Только Н. была положительной насквозь. Брови слегка насуплены, губы поджаты – такая сосредоточенная.
Я наведывался к ней незваный ещё раза два. А ещё раньше, ещё до испанского концерта, практиковал дальние перехваты автобуса, на котором Н. возвращалась с занятий музыки домой. Однажды случайно встретил, а потом начал специально искать. Она пользовалась только одним маршрутом. И всегда примерно в одно время. Всё равно, конечно, с автобуса на автобус пересаживался, как сразу угадаешь, но – вот потеха! – получилось раза два. Прикидывался невинным попутчиком… Да, на автобусные встречи мне везло…
Мне в главном не везло. Первого сентября Н. в школу не пришла. Говорили же мне, да я не верил, думал, что, может быть, это так, болтовня, слух, опять у неё не вышло. До последнего надеялся. Нет, на этот раз всё у неё получилось.
И потом я виделся с ней как-то «по-автобусному» – вот причуда случайности. Той же осенью случилось секундное соседство в салоне, распираемом, как бочка, – я как раз собрался выходить, а Н. только зашла и оклика моего не услышала…
Только лет через пять удалось завязать разговор, вдруг мы опять оказались попутчиками и вместе вышли. Н. показалась мне очень весёлой тогда. Только что вырвалась из глухомани, где отрабатывала положенный по распределению срок. А я, давным-давно переболевший той детской болезнью (да всё той же незадачливой осенью, пять лет назад, недолго убивался, – ведь в том возрасте каждый новый день обещает ну прямо-таки радикальные перемены – в мире и в тебе самом), я, кому назавтра надо было жениться, – да-да! – вдруг загрустил, загрустил невесть с чего. Как будто вдруг почувствовал, что теряю что-то навеки…