– Я знаю, что говорю, господа! Я знаю также, почему я так говорю! Я немало сделал для усиления гентской партии и для возвращения городу его прав. Найдется ли среди вас кто-нибудь, кто полагает, что за последнее время мои предложения служили иному интересу, кроме интересов нашего города?
Все молчали.
– В таком случае, – продолжал Оливер, – осмелюсь предложить высокому совету во имя благополучия нашего славного города послать в Брюссель десять именитейших граждан со знаменами цехов – да, да, смиренно, пешком в Брюссель, – с тем чтобы повергнуть эти знамена к стопам герцога. Вернет он их или оставит у себя, какое нам до этого дело? Ведь в Генте шелку достаточно, а молодой государь любит пышные церемонии. Внешнее проявление покорности заставит его забыть об усмирении, которое он замышляет, да, граждане, воистину замышляет!
Последние слова, произнесенные громко и убедительно, не допускали возражений. Первый старшина спросил после долгой паузы:
– Согласны ли вы, мейстер Неккер, возглавлять делегацию?
Оливер, закрыв глаза и сжав губы, раздумывал минуту, опершись руками о край стола. Потом медленно ответил:
– Я благодарю господ старшин за их лестное предложение. Я согласен войти в состав делегации, но для того, чтобы стоять во главе ее, у меня, младшего из цеховых мастеров, не хватает необходимых данных. Если вы назначите меня, это повредит нашему делу, особенно же в глазах зоркого герцога.
Главой делегации избрали третьего городского старшину, членами ее кроме Оливера – четырех советников и трех цеховых мастеров, принадлежавших к бургундской партии. По предложению Оливера выбрали и виноторговца Хейриблока, которому он был обязан своей брюссельской информацией.
– Анна, – сказал Оливер, придя домой и с улыбкой целуя жену, – большая игра начинается, и благодаря мне Гент лишится хорошего брадобрея и девяти доблестных граждан. Впрочем, это небольшая цена за его спасение. Начинается также и наша большая игра, Анна, – добавил он.
Два дня спустя после того, как город торжественным заявлением взял на себя заботу о личных и профессиональных интересах членов делегации, эта последняя двинулась в путь. У каждого из ее участников был свой слуга, у Оливера – Даниель Барт. На первой остановке, в Веттерене, мейстер незаметно принял некий флорентийский порошок. Во время дальнейшего пути лицо его покрылось желтизной, и его стало лихорадить. С трудом дотащился он, опираясь на Даниеля, до Аальста. Здесь он свалился в бреду, со стеклянными глазами. Пришлось его оставить на постоялом дворе под надзором Барта. Хейриблок попытался было поговорить с больным наедине, но Даниель Барт не отходил от его постели и наконец сказал со злым лицом: