Кэт стало страшно; она вспомнила о том времени, когда и ее тоже секли и привязывали к папистскому столбу, ей казалось, что она слышит вопли несчастных, видит, как пылает пламя костров, смыкаясь над обугленными телами, слышит иронические насмешки и восторги толпы, прерываемые жалобными стонами, детскими жалобными стонами, стонами ребенка, ее ребенка, которого лишила единственного существа, способного сжалиться над ним.
Кэт вскочила с кушетки. Изо всех углов на нее смотрели дьявольские рожи, словно из-под обоев вдруг выступили привидения, склонившиеся к ее ложу. В ужасе, затравленная укорами совести, она дико озиралась кругом, и под слоем румян и белил ее лицо просвечивало сероватой бледностью.
II
Прошло несколько мгновений, и Екатерина позвонила горничной. Когда та вошла, она сказала:
– Прикажите заложить экипаж, я должна выехать. Принесите свеч, пусть будет светло! Пошлите за лордом Джоржем!.. Я хочу смеха и шуток. К вечеру пригласите Шекспира с его труппой; пусть все утонут здесь в шампанском и пусть их восторги наполнят весь дом!
– Миледи, – испуганно прошептала камеристка, – там пришел какой-то человек, который хочет во что бы то ни стало переговорить с вами. Мы сказали ему, что вы сегодня не принимаете и ушли к себе в будуар, но он просил позволения подождать, пока миледи не соберется выехать из дома. Он только просил, чтобы вы увидались с ним, и тогда, по его словам, вы уже найдете время принять его.
Кэт удивленно взглянула на камеристку, словно желая прочесть на ее лице, друг ли или враг этот незнакомец. Был ли то любовник, который долгое время пренебрегал ею, а теперь хочет приготовить ей приятный сюрприз, человек, с которым она может смеяться и шутить и прогнать мрачных призраков с души, или это был враг, быть может, сам Бэклей или его посланный, человек, узнающий в гордой графине Гертфорд ту самую женщину, которую в Эдинбурге приковали к позорному столбу за колдовство и распутство? Каждый незнакомый человек пробуждал в душе Екатерины подобные муки совести, вечно дрожавшей и боявшейся, что прошлое еще отомстит за себя.
– Кто этот человек? Каков он собою? Сказал ли он, как его зовут? Я никого не принимаю, если мне не назовут сначала имени! – сказала Кэт, и ее голос дрожал от страха.
– Миледи, он не захотел назвать свое имя, но уверяет, что знает вас лучше, чем все английские лорды. Это кавалер; он одет во французское платье, но говорит по-английски с шотландским акцентом и с виду так мрачен и серьезен, словно Черные Дугласы шотландских болот и лугов.