И вдруг, словно молния, прорезавшая тучу, в голове ее мелькнуло имя. Она ударила себя по лбу: Юмурджак!
Тут как раз вернулась из сада служанка. Видит, что хозяйка лежит у сундука среди раскиданных платьев, в лице ни кровинки, глаза обведены темными кругами.
– Ваша милость!
Нет ответа.
Служанка озирается, вбегает в другую комнату. Грабитель, что ли, здесь побывал? Ведь только в прошлую субботу среди бела дня ограбили прянишника Боту. Грабителей до сих пор не нашли.
Схватив флакон с уксусом, служанка трет хозяйке виски, подносит ей к носу флакон.
– Мой муж в опасности! – вот первые слова, которые вырвались из уст Эвы, лишь только к ней вернулось дыхание. – Где мальчик? Ах да, я отпустила его. Луца, скорей дай мне плащ! Пойдем за Янчи!
– Но, ваша милость, куда вы? Ведь вы так больны…
– Я не больна. Идем!
А на самой лица нет, бледна, как покойница. Поднялась на ноги и в чем была поспешно вышла за ворота.
От ощущения опасности напряглись все ее мышцы. Она понеслась прямо к церкви.
По улицам сновали люди, приехавшие на ярмарку. На площади среди телег, коров, привязанных за ногу, прихрамывающих свиней и всякой другой скотины ходили крестьяне, нагруженные бочонками и кадушками. Стоял обычный на ярмарке гомон, носились облака пыли и пахло луком.
Служанка догнала Эву только возле церкви и накинула на нее плащ.
Вдруг из толпы показался школяр.
Он понесся к ним бегом, расталкивая людей и крича:
– Басурмане взяли Солнок! Только что объявили перед церковью. Как же я поеду теперь?
– Мое дитя! – крикнула ему Эва. – Где вы оставили его?
– Господин Балог повел Янчи в церковь. Сказал, чтобы я известил вас, пока он будет молиться. О господи, господи! Конец стране! Если Солнок в руках турок, то и Эгер не устоит!
– Дитя мое! Дитя мое! – кричала Эва, задыхаясь, и помчалась вверх по лестнице.
Она вбежала через главный вход в церковь, пробилась сквозь толпу.
– Дитя мое! – кричала она, едва переводя дух. – Дитя мое!
В церкви шла как раз всенощная, и окрестные немецкие крестьяне, сидя на скамьях, громко пели на своем языке: «Christus höre uns! Christus erhöre uns! Herr erbarme dich unser!»[2]
Мать с воплями бросилась к рядам скамеек:
– Янчи! Янчи, сын мой!
Но Янчика не откликнулся.
2
Пятого сентября Гергей приветствовал утреннюю зарю неподалеку от Широкской крепости. Солнце светило в глаза ему и всей его дружине, где было двести пятьдесят веселых солдат. Впрочем, Гергей приветствовал не столько рассвет, сколько показавшийся на дороге отряд. Гергей даже снял шапку и поднес ее к глазам, защищаясь от яркого солнца.