Правдой может быть только что-то одно: либо рождественские чудеса, либо эта история, однозначно свидетельствующая о том, что Мария, мать Иисуса, никаких чудесных историй, связанных с рождением Иисуса никогда не переживала!
Впрочем, при ближайшем взгляде на сочетаемость историй Рождества с историей «визита Марии», становится ясно, что вариант выбора здесь, на самом деле, практически безальтернативен. Ведь вариант с допущением образа «странной Марии», неизбежно приводит и к образу «странного Бога», поскольку это ведь именно он сам, согласно историям Рождества, избрал именно эту женщину.
Зачем же, при всем многообразии потенциальных кандидаток, надо было избирать именно ту, о которой всеведущий Бог не мог не знать, что она в будущем попросту, извиняюсь за выражение, свихнется? Как можно было выбрать человека именно с такого рода «потенциалом»? Поистине странный, мягко говоря, выбор и, соответственно, насколько же сам должен быть странен тот, кто сделал именно такой выбор…
Так что всем, кто готов во имя защиты достоверности историй Рождества допустить, что Мария могла сначала пережить все то, что в них описано, а потом все это напрочь забыть и счесть своего сына не иначе, как бесноватым, – всем таковым апологетам Рождества стоит крепко задуматься о логических последствиях своих допущений. Образ «сумасшедшей Марии», влекущий за собой образ «странного Бога» – не слишком ли большая цена за апологетику Рождества?
Таким образом, подводя итоги рассмотрения двух возможных вариантов объяснения поступка Марии, пришедшей со своими детьми «спасать безумного/бесноватого Иисуса», мы логически приходим к выводу, что вариант ее собственного безумия, выразившегося в полном стирании из памяти всех якобы пережитых ею событий Рождества, должен быть исключен.
А это значит, что остается лишь один вариант объяснения ее поступка: не было в жизни Марии никакого сверхъестественного Рождества, и зачала, родила и растила она своего сына Иисуса самым обычным образом.
И потому-то она и испугалась не на шутку, когда ее сын стал выражать какие-то не-обычные мысли и проявлять не-обычные способности, что трактовалось «знающими и авторитетными людьми» как проявление бесноватости. А за такой «диагноз» в те времена можно было подвергнуться не только соседским «пересудам», но и полному общественному остракизму и изгнанию, а то и смертной казни!