– Днем бы мы с тобой не прошли, днем воды больше! Совсем малость осталось!
Упираясь руками в задок воза, Степан помог Серку преодолеть последний подъем. Остановившись на столообразной вершине, человек и лошадь тяжело дышали.
Дохнул ветерок, обдав лицо Степана приятным прикосновением. Вдали над частоколом зубчатого леса полыхнуло зарево: то горячие колошниковые газы ударили в небо и вдруг погасли. Конь радостно заржал, почуяв жилье. Степан набросил на плечи полушубок.
Зевая и крестясь, гостю отворила закутанная в клетчатую дорожную шаль тетка Марфа – дальняя родственница по материнской линии.
– Слава всевышнему! Приехал! Пасха-то нынче поздняя… Раскиселило дорогу-то? – Потом терпеливо светила фонарем, пока Степан распрягал. Отблески слабого света выхватывали из темноты круглое лицо с двойным подбородком и глазками-щелками, с черными усиками над верхней губой. Жадной рукой Марфа прощупала груз под брезентом, хрипло пригласила парня в избу. Прежде чем войти, он накрыл попоной спину взмокшего коня и привязал торбу с овсом.
Гость с отменным аппетитом расправлялся с пшенной кашей, сдобренной льняным маслом, запивая её кулагой>5. Хозяйка, борясь с дремотой, лениво, для порядку, расспрашивала про тургоякское житье, о родственниках, попутно жаловалась на свою вдовью судьбу и горькую долю дочерей-сироток. На то она и Марфа. Сколько помнит ее Степан, она каждому встречному сетует на «горемычную жисть». Вот и теперь, похожая на мешок в сарафане, расселась на широкой лавке, явно узкой для её комплекции, завела свою песню. «Чисто свинья: ничего не болит, а все стонет» – с неприязнью подумал Степан.
От сытной еды и усталости у него начали глаза слипаться. Надо бы во двор пойти, коня посмотреть, мешки перенести, а хозяйка разговоры ведет, словно дня ей мало. Сидя за столом, он затылком чувствовал, любопытные взгляды затаившейся на печной лежанке Ольги, девочки-подростка. Метнулась на выход из горницы – Здрасте! – старшая дочь Лизавета – длинная, но складная, грудастая, не ко времени в нарядной кофте. Взглядом стрельнула в Степана, на губах – блудливая улыбка. С порога обернулась: мать за спиной парня делала ей знаки. Он не подал виду. «Шут с ними, мое дело сторона», – подумалось ему.
Про плутоватых обитателей ветхого дома на окраине Косотурска он знал по намекам и недомолвкам. «Ополовинят воз-то! А, не мое дело». И спросил: