– Во-во! Пенечки! – хохотнул лесник, выбирая пальцами с уха подтаявший снег. И вдруг стал серьезен. – Никому верить на слово нельзя. На Селивановых кучах дюжину счёл. Бога не боится, строевой лес сводит, зимогор>22.
Алексей Поликарпович перекрестился. Старообрядцы не любят, когда кто поминает бога к месту и не к месту. Буркнул леснику:
– Всех-то на один аршин не мерь, не обижай подозрением…
– Дак и я к тому: взял с поличным!
Меня не проведешь! И што ты думаешь, надумал? Тонкие-то легче валить. Спилит неклейменую, снежок разгребет, земельку лопаткой ковырнет и свежий пенек закроет, – чтоб не видно было… Ну я ему, злодею! Он, Селиван, теперя заробит: весь уголь за штраф заберу. А штоб не повадно было, хрен билет на порубку получит…
Алексей Поликарпович слушал собеседника и наблюдал за работой своих углежогов. «Зарекалась свинья говно жрать, да все трескает. И штраф не наложишь, и билет выпишешь», – мысленно спорил он с лесником. «Куды ты денешься, по носу видно – дармовую монопольку глотаешь. Поставит тебе Селиван четверть, ты не только шапку – лошадь потеряешь… Все вы у власти находясь, законом прикрываетесь», – а сам проговорил:
– Верно сказал: грех рушить храм-природу. Кабы не нужда, дак… Антихристовы заводы те прорву леса сгубили. Дорубимся скоро! Сведем леса на дрова, а как жить станут наши дети-внуки? Речки посохнут, озёра мохом порастут. Птички, божьи твари, не прилетят, рыбы не станет…
– Дык все так, Поликарпыч! Но при внуках моя должность совсем пропадет: нечего охранять станет. Противу изничтожения лесу ещё государь Петр Алексеич указы писал, головы рубил…
– Мало, знать, рубил…
– Слышь, Поликарпыч, сказывают, горючий камень есть такой. Горит жарче, чем из лесин.
– Ну?
– Его благородие лесничий сказывали. Будто бы на реке-Дону заводы на ентом горючем камне ставят. Коптят – страсть!
– Коптят, говоришь? А ты билет-то разным Селиванам не выписывай, глядишь, и должность твоя останется…
Через два дня братья разрывали чуть теплые угольные кучи. Дёрн начисто выгорел, и под слоем земли лежали обуглившиеся поленья. Трещины, годовые кольца даже на сучочках видны и кора – с затейливым рисунком. Брошенное в короб – такое полено падает со звоном и ломается. Нагруженные доверху и установленные на сани короба лошади тянут на завод.
Так было в прошлую и в позапрошлую зиму, но после нынешней пасхи – все шло наперекосяк.