– Они не распустят отдел, – встревает Глеб. – Год назад мы получили премию за перевыполнение плана. Он ткнул в стену, где висела похожая на надгробие доска с их именами. Премии давно истрачены, а доска все еще напоминает о славных днях.
– Ты же знаешь какая ситуация на рынке. Прошлые заслуги никто не вспомнит. Вик–Вик сказал что уволят весь отдел. На кону даже его кресло. Поэтому, он будет нас стегать как погонщик своих верблюдов.
– Я готов работать по двадцать часов в сутки! – страстно уверяет Андрюша. – Три ГМК! Это же какую премию получить можно! С чего начинать–то?
Его вдохновение можно понять. Если сократят весь отдел, дядя не поможет.
– Начни с кофе, мне капучино, – умеривает его пыл Лидия.
Петраков уходит в оскорбленных чувствах.
– Ты с ним поосторожнее, – предупреждает ее Глеб, – он честолюбив. Еще плюнет тебе в кружку.
– Я бы его уже давно выкинула, но ВикВик не даст мне его даже царапнуть. У него полезные родственники.
Она откидывается на спинку стула и вытягивает ноги на кресле Петракова.
– Ну что, едет твоя провинциальная Мария Тальони?
– Де–факто, будет через три дня.
– То–то ты грустишь.
Глеб обреченно закатывает глаза.
– Не понимаю я ваши восточные дела. Это гипертрофированное гостеприимство. Базар, вокзал, рахат–лукум, все сидят на корточках, плюются и могут приехать в гости на полгода.
– Ты никогда не поймешь, Лидуся. Столичное жлобство в тебе сидит с рождения. Яблоко будешь?
– Марина снабдила? Прада или Шанель? Давай. И надолго Кира у тебя застрянет?
– Пока не встанет на ноги.
– Надеюсь у нее крепкие ноги. В Большой театр, конечно?
– Только в Большой, и у тебя как раз кто–то там есть.
– Тетя – главный звукорежиссер.
– Лидуся, мы друзья?
Она с хрустом надкусывает яблоко.
– Глеб, театр не проходной двор! Я не буду пристраивать гастарбайтеров! Они как саранча, с каждого поезда по три солиста в день. Знаешь сколько в Москве вокзалов?
Глеб знает, Лидию не переубедить. Помогать провинциальным, напористым нахалам она ни за что не станет. Она уже заранее ненавидит Киру. Если бы Глеб мог точно так же отрезать матери! Но ему, давно уже пережившему возраст гормональных боев с родителями, было трудно ей отказать. Она бы никогда не поняла и не простила. Да и сам он первые пару месяцев, жил у родственников, пока не нашел съемное жилье. Ну где–то же ей нужно остановиться этой злополучной Миловановой?