Палец капитана добрался до нужной строчки, и глаза германца
начали расширяться то ли от удивления, то ли от ужаса. Я не стал
дожидаться команды «feuer!», пропустил энергию через точки силы и
убил обоих.
И капитана, и особиста.
Одновременно с этим я взорвал генератор, потушив свет в
блиндаже, и, что могло бы послужить отдельным предметом для
гордости, пропустил импульс через собственный затылок, прямо в дуло
прижатого к моей голове пистолета.
Если бы человек, приставивший ствол к моей голове, был
профессионалом, он не держал бы палец на спусковом крючке, чтобы
случайно не убить меня до получения соответствующего приказа. В
таком случае, скрутившая его тело предсмертная судорога могла бы
дать мне дополнительные несколько секунд жизни. Тогда бы я
успел…
Впрочем, ничего бы я толком не успел. Руки-то все равно связаны,
запасы силы не то, что на исходе, а уже в отрицательном балансе, на
ноги не вскочить, потому что колено прострелено и не держит.
Никаких шансов даже на то, чтобы просто умереть стоя.
Но он, видимо, профессионалом не был. Или все же боялся меня
больше, чем его покойное начальство. Спустя какие-то доли секунды
после импульса я услышал сухой щелчок курка.
Пули, которая разнесла мне голову, я уже не услышал и не
почувствовал.
Была вспышка яркого света, а потом сознание вернулось ко мне,
словно по щелчку выключателя.
Мозг пребывал в вызванном когнитивным диссонансом ступоре. Еще
мгновение назад он был в полной уверенности, что мертв, а теперь
снова какую-то информацию обрабатывать…
Я лежал на земле… нет, на каменном полу, и в достаточно
неудобной позе. Словно я только что упал, лишившись чувств, и не
успел сгруппироваться. Как будто я куда-то шел, а потом меня
выключили.
А теперь, спустя какие-то мгновения, снова включили.
Вот только я был уверен, что идти уже никуда не мог. Человек —
не курица, которая может еще какое-то время бегать без головы. Пуля
в затылок обычно ставит жирную точку в военной карьере.
Но голова даже не болела. Вообще ничего не болело. Даже колено
меня не беспокоило.
Когда я поднимался на четвереньки, что-то лязгнуло. А это,
собственно говоря, я сам и лязгнул.
На попавших в поле зрения руках были тяжелые латные рукавицы.
Впрочем, тяжелыми они были только на вид, веса их я не ощущал, на
тактильных ощущениях их наличие тоже никак не сказывалось. Пальцы
чувствовали под собой то, что видели глаза.