– Дело не в обстановке. – Лейтенант запер дверь. – Дело в людях, которые здесь работают.
– Зачем вы заперлись?
– Для душевной беседы.
– Не нужно. Пожалуйста.
– Нужно, дорогая. Нужно. Ты ведь сладкая, пухленькая, сексуальная. Ты мне понравилась. – Офицер шагнул к Наде поближе. – Я ведь тебе тоже нравлюсь?
– По лицу, по фигуре – да. – Она стала отступать. – А как человек, пока не знаю.
– Человек тоже замечательный. – Свиридов вдруг обхватил ее, прижал к себе. – Душа, тело, фигура – все должно быть в человеке прекрасно. Это сказал не я, писатель сказал! А ему нужно верить! – Он принялся хватать Надежду, попытался сорвать с нее одежду. – Ну, не менжуйся!.. Не строй из себя девочку. Бери меня! Хватай! Люби! Ты ведь умеешь!
Она яростно отбивалась:
– Я буду кричать!
– Не услышат. А если услышат, не поверят. Потому что шлюха. Дешевка. Проститутка!.. Ну, полюби меня, проститутка! Сейчас, здесь, немедленно!
– Не трогай меня!.. Отвали!
– Вот так!.. Бей меня, бей! Ты бьешь, а мне приятно! Бей, сволочь! – Свиридов распластался на стенке, протянул руки. – Ну же! Бей! Не жалей меня! Прошу! Умоляю!
Неожиданно Круглова с такой силой ударила его между ног, что он скрючился, застонал, присел на корточки.
– Что же ты делаешь, дрянь!.. Я же просил чуть-чуть. Не так просил! А ты, гадина, меня при исполнении! Знаешь, что за это? Пришибу, тварюгу! – Лейтенант разогнулся, решительно шагнул к Наде. – Ты не выйдешь отсюда!.. Сгною! Затравлю! Прикончу!.. Срок нарисую!
Круглова сгребла со стола громоздкий телефонный аппарат местной связи, подняла над головой.
– Сделаешь шаг, точно пришибу… Я девушка решительная. И еще капитану настучу!.. Выпусти меня, охломон.
– А секс?
– При следующей встрече.
Свиридов постоял посреди комнаты в беспомощной ярости, шагнул к двери, отпер ее.
– Скачи, лярва… Я запомню тебя. И не забуду.
– Я тоже. – Круглова проскользнула мимо и заспешила по длинному пустому коридору.
Мать не спала. Дверь была приоткрыта, на кухне горел неяркий свет. Надя вошла в прихожую, сбросила туфли, босиком протопала на кухню.
Обняла мать, прижалась, стала реветь, как когда-то в далеком детстве. Клавдия Петровна тоже ревела. Без слов, без упрепков, без расспросов, все прекрасно понимая и все прощая.
Марина Евгеньевна медленно вышагивала из угла в угол рабочего кабинета, на Круглову не смотрела, что-то прикидывала, решала.