Короткий день заканчивался. Уродливые тени домов медленно ползли к востоку, засасывая город в темноту осенней ночи. Красный диск солнца, процедившись сквозь толщу атмосферы и пыли, быстро и рано прятался за близким горизонтом города. Оставалось минут десять, до того, как он нырнет в муравейник домов, когда последний луч, блеснув на верхушках деревьев, осветил небольшую комнату на шестом этаже дома №7 по улице Дальних родственников.
У тёмного секретера, лицом к книжным полкам, сидел археолог, а вначале биолог Николай Владимирович Новиков. Сейчас это был усталый, с сильнейшим нервным расстройством человек, который ждал чего-то страшного и непонятного. Он смотрел на Библию, лежавшую, у его правой руки и, непереставая, шептал:
– Что Он имел ввиду, говоря…?
– Он же Сам выбрал меня и обещал не покидать до самого последнего дня.
– Неужели этот день настал?»
Ну, и дальше, в том же духе. Автор представился астрофизиком. Вот Вам причина и следствие. В литературе полная бездарность, а туда же. Я не стал ему объяснять, что между литературой и звёздами такая же разница, как между лягушкой и Шекспиром. Ха-Ха!!! Занимался бы своими туманностями и не лез туда, куда не каждого и писателя-то пускают. Хотя, и сами туманности, весьма туманны. А литературные изыскания этого автора столь же туманны, как и его небеса обетованные. Комментарии здесь излишни…
Но вдруг, как ответом на его слова, в лицо ударил резкий порыв ветра. Он подхватил рукопись хоботом смерча и, нырнув в боковую аллею, исчез у Инженерного замка.
– НЕТ, ОН НЕ БЕЗДАРНОСТЬ!!! – громыхнуло на весь Летний сад вместе с вихрем,
– ОН АСС СВОЕГО ДЕЛА!!! – и парк снова погрузился в тишину белой ночи.
Литераторы переглянулись, мгновенно побледнев, а в души медленно, но цепко начал вцарапываться загробный холодок. Из глубин вековых клёнов вырвался свист, над головами, громко захлопав крыльями, взлетели чёрные птицы, а на аллее, далеко, далеко, у самой ограды, что со стороны Невы, появился человек.
Ноги писателей задрожали мелкой дрожью, силы стали покидать располневшие тела, но тут явилась скамейка, будто из далёких царских времён, и оба тела рухнули на неё, устремив стеклянные глаза в далёкое ниоткуда.
А это далёкое, медленно и бесшумно, проявилось чёткой голограммой, и уже через минуту стояло у скамейки. Затем вежливо кивнуло головой и уселось рядом, устремив свой реликтовый взгляд на Лебяжью канавку, за которой, звеня и громыхая, шёл ленинградский трамвай…