Олег огорченно вздохнул.
– Значит, вы кормитесь продажей дерьма? – спросил он насмешливо.
– Папа, ты передергиваешь, – возмутилась Даша.
– Да все правильно! – остановил ее Виталий. – Просто надо признать, что жизнь полна дерьма и только правильная организация процесса делает ее чище. А разного рода причитания о смысле не более чем кошачий вой в ночи.
Последний образ ему понравился, и он расплылся в улыбке.
– Это вы про церковь? – спросил Олег, внимательно его разглядывая.
Виталий поднял руку.
– Я не хочу лезть в ваши дела, – предупредил он. – Я признаюсь, что я ничего в этом не понимаю, но мне это просто неинтересно. Оставайтесь со своей церковью, я даже подкину вам деньжат при случае, но только оставьте меня жить своей жизнью.
– Ты должен понять, – вставила слово Даша, – мир удивительно многообразен и нельзя мерять его линейкой твоего мировоззрения.
Олег вдруг испытал острую тоску и понял, что говорить больше не о чем.
– Я больше других хочу вам счастья, – сказал он. – Если я не могу повлиять на вас теперь, то это, конечно, моя вина. Жизнь, я полагаю, расставит все по местам, и вы можете быть уверены, что в любом случае я готов вам помочь.
После этого можно было подниматься.
– Папа, а чай? – спохватилась Даша.
– Спасибо, – скривился в подобии улыбки Олег. – Я попил.
Одеваясь в прихожей, он чувствовал на себе взгляд Даши и ясно понимал, что она ощущает себя виноватой, и это его немножко грело.
– Мама сказала, что ты стонешь во сне, – вспомнила она.
– Мне она про это не говорила, – отвечал Олег. – Может, так оно и есть, я об этом знать не могу.
– Может, тебе сходить к врачу?
– Да, я подумаю, – кивнул Олег.
Она подошла к нему ближе.
– Папа, я же люблю тебя, – сказала она.
– Правда? – улыбнулся он. – Что ж, это приятно.
– Я не шучу, – буркнула Даша. – Я не хочу тебя терять. Но ты так себя ведешь, словно ты враг.
– Врагов тоже надо любить, – вырвалось у Олега.
– Перестань, – попросила Даша. – Попытайся вырваться из тумана своих предрассудков, ведь у нас и правда совсем другая жизнь.
– Я успел заметить, – улыбнулся Олег. – Ладно, прости меня, если я был груб. Господь с вами.
Он перекрестил ее и поцеловал в лоб.
Теперь ему надо было поскорее избавиться от той досады и раздражения, которые им овладели в разговоре с молодыми людьми. Шагая домой по поскрипывающему снегу, он снова и снова возвращался к разговору с дочкой и ее парнем, искал новые аргументы и досадовал не то, что повел себя не так спокойно, как хотел вначале. Он ведь не должен был с ними спорить и вышел на спор даже против своего желания. Конечно, в этом споре он уже ничего не мог им доказать, он уже успел понять, что в нынешнее время споры рождают только раздражение, а давно уже не истину.