Не скажу, чтобы я была большой энтузиасткой педагогики. Во всяком случае, безболезненно пережила тот факт, что после института не удалось устроиться в школу по специальности. Но фиаско всех моих попыток преподавать этой женщине, обучить, передать ей знания или просто хоть как-то привлечь ее внимание к тому, что я ей говорю, все более выводило меня из себя. Временами мне даже приходила мысль, не страдает ли моя удивительная подопечная начальной формой какого-нибудь умственного расстройства; в ее летаргической отстраненности от всего на свете была загадка, которую я не могла разгадать, и это было по-настоящему мучительно, создавало ощущение томительной подвешенности, собственной никчемности.
Все валилось из рук. Даже наши встречи с Николаем, раньше – яркие, бурные, фантасмагорические, стали пресно-протокольными, неживыми, и весь ход серого и пустого дня сосредотачивался на одном устремлении: дождаться утра, войти в наполненную магической аурой этой женщины комнату и снова начать разгадывать ее тайну; вбивать ей в голову французские падежи и склонения, пытаясь угадать, вызывают ли в ее сознании хоть какой-нибудь отклик мои педагогические потуги.
При этом она вовсе не была глупа. В редкие минуты «пробуждений» демонстрировала цепкий ум, неплохую эрудицию, могла запросто процитировать какого-нибудь поэта – Тютчева или Бальмонта, Лермонтова или Блока. Когда удавалось задержать ее внимание, прекрасно усваивала учебный материал, легко запоминала большие куски словаря. Но это получалось так редко!
Я чувствовала, что должна найти некий ключик к этому прекрасному ларцу, как-то проникнуть внутрь него, переполошить, внедриться, угнездиться, и тогда… Тогда…
Я не знала, что произойдет «тогда», но у меня было ощущение, что произойдет нечто чудесное, падет какая-то завеса, я получу какую-то неведомую силу, власть над этим погруженным в блаженную нирвану сфинксом, и я вдруг превращусь в то, чем мечтала стать в своем невинном детстве – строгой, но обожаемой своими учениками учительницей, властительницей умов и упоительным магнитом для десятков неотрывных и восторженных глаз!
Но у меня ничего не получалось
Я не выдержала в конце третьей недели занятий. Когда моя клиентка в очередной раз погрузилась в свою летаргию, со словами:
– Валерия Константиновна, вы меня совсем не слушаете! – поднялась и с показным усердием принялась собирать конспекты. – В конце концов, мне неудобно брать деньги ни за что! Наши уроки не имеют совершенно никакого смысла.