как маринованная свекла.
А за рулем бабуля.
– Надрался? – спрашивает Типпи,
залезая в машину.
– В хлам! – восклицает бабуля
и пыряет отца в бок накладными когтями,
зачем-то включая дворники –
хотя дождя нет.
– Вчера ходил на собеседование,
а сегодня
узнал, что на работу его не берут, –
говорит бабуля,
как будто это оправдание,
как будто папа заслуживает сочувствия,
как будто ему все еще нужен повод,
чтобы напиться.
Мы с Типпи елозим на месте,
так хочется рассказать кому-нибудь
про наш первый день:
может, было не супер,
зато никто не обозвал нас исчадием ада
и не спросил, сколько у нас влагалищ.
Но мы сидим молча.
Если папа проснется,
то начнет нести такую пургу,
что хоть уши затыкай.
И никто,
никто
этого не хочет.
Бабуля укладывает папу спать,
включает ТВ
и устраивается на диване.
Там она просидит весь вечер –
есть из чего выбрать,
ведь она записала кучу передач.
Дракон у себя в комнате,
смотрится в зеркало,
нацепив трико и пуанты.
Она приседает и прыгает,
ее тело – фонтан.
– Да он теперь всегда в зюзю, –
говорит она,
замерев на секунду,
чтобы глотнуть воды.
Это точно.
Но тут ничего не поделать,
только
стараться быть идеальными
и надеяться,
что это поможет,
что папа будет счастлив
и трезв…
Чего никогда не бывало.
– Ну?.. – говорит Дракон. –
Как прошло?
– Отлично! – выдыхаю я наконец.
Мы с Типпи плюхаемся
на Драконову кровать,
хотя – по идее –
должны бы готовить ужин.
– Решено: мы остаемся, – говорит Типпи,
а я киваю.
В голову сразу лезут мысли
о Джоне –
так и вижу
его ореховые глаза
и руки, испещренные звездами.
Прогоняю его,
этого парня,
с которым только познакомилась,
которого я почти не знаю,
ведь нельзя,
чтобы он был единственной причиной,
по которой мне нравится школа.
Мне срочно нужны другие причины.
Мне нужны еще причины,
не то
я сойду с ума
от влечения.
На ужин едим печеную картошку.
Хрустящую кожицу и пушистую мякоть
топим
в соусе из сливочного масла, сыра и тунца.
Мама спросила про школу,
но лицо у нее не такое заинтересованное,
как мы ждали – или надеялись.
Ест она медленно,
разглядывает пузырьки,
что на цыпочках поднимаются
на поверхность
ее минеральной воды,
а папа лежит в кровати,
прованивая белое постельное белье,
отсыпаясь
после виски.
Никто и не вспоминает
про лишнюю картофелину,
остывающую в духовке.
Никто не говорит о том,
что из коридора
несет блевотиной.
Мы беседуем тихо,