– Выпейте.
Тандарионы опорожнили чаши с молоком, к которому было примешано по четыре капли яда. На дне каждой из чаш лежало по бронзовой монете с чеканным Ясенем.
– Испив молока матери, вы достали амулет жизни. Пусть оба они пребудут с вами до конца времен, – проговорил Таланар.
Нелла продолжила:
– Все, что даровано одному, – даровано другому. Все, что отнято у одного, – отнято и у другого. Едины кровью, костью, плотью; долгом, честью, семьею; истиной, сутью, правдой. Едины!
Наконец высшие служители произнесли заключительные слова:
– Восходит солнце, и всходит жизнь! Да прибудет рассвет тишизн! Корона к короне, плащ к плащу, дневное к черному, ночное к белому! Пусть!
Нелла звонко хлопнула в ладоши, Таланар ударил посохом. Все стихло. Сайдр забрал веревку у двоих. Обряд завершился.
Священная тишина повисла между небом и землей, и никто не стремился ее нарушать. Агравейн пытался понять ощущения. Когда вихри обряда унесли его прочь от всех реалий, все чувства принца, даже самые простые, казалось, исчезли, а теперь, когда жреческая буря утихла, требовали вернуться.
Прочие жрецы незаметно куда-то делись, но главные участники ритуала оставались на местах, в центре Круга Камней. Прошло время, прежде чем храмовница проговорила:
– Ну что ж, Агравейн, сын своего отца, я поздравляю тебя с обретением власти и силы короля. Удгар, мой давний друг, я поздравляю и тебя с тем, что твой сын стал воистину тебя достоин.
– Истинно так, – поблагодарил Удгар. Таланар и Сайдр также поздравили архонцев.
– Да, – совершенно просто вспомнила Нелла, – у меня для вас двоих есть еще одна радостная весть!
Тандарионы воззрились на жрицу. А та, широко улыбаясь, известила:
– Прошлой ночью сиятельная Виллина – твоя дочь, король Удгар, и твоя сестра, король Агравейн, – родила девочку. Маленькую малышку из родов Тандарион и Страбон. Да пошлет ей Праматерь здоровье и красоту, и пусть звезды каждый миг освещают ее путь, делая счастливой!
– Пусть!
– Пусть! – поддержали Таланар и Сайдр.
– Благодарю, – одновременно ответили короли. Их лица, и без того схожие, сияли широкими улыбками – до того по-мальчишески самодовольными, что создавалось впечатление, будто сейчас, того и гляди, вовсе выползут за пределы физиономий. Агравейн запоздало сообразил, что новорожденная племянница – родственница не только ему, но и Нелле.