– Простите, господин Фуке, вы ни слова не говорили мне о вашем празднике.
– Повторяю, я ничего не сказал об этом празднике королю, во-первых, потому, что еще ничего не было решено, а во-вторых, я боялся отказа.
– Что же заставило вас бояться отказа, господин Фуке? Берегитесь, я решил до конца выспросить вас.
– Горячее желание получить согласие короля на мое приглашение.
– Хорошо, господин Фуке, я вижу, что нам очень легко прийти к согласию. Вы горите желанием пригласить меня на свой праздник, а я горю желанием побывать на нем. Начинайте же, я приму ваше приглашение.
– Как! Ваше величество соблаговолите принять его? – пролепетал суперинтендант.
– Право, – засмеялся король, – выходит, как будто я не только принимаю приглашение, но сам напрашиваюсь.
– Ваше величество удостаиваете меня величайшей чести! – воскликнул Фуке. – Но я вынужден повторить слова господина де Ла Вьевиля[3], обращенные к вашему деду, Генриху Четвертому: «Государь, я недостоин»[4].
– А я отвечу, господин Фуке, что, если вы устроите праздник, я приду к вам даже без приглашения.
– Благодарю вас, ваше величество, благодарю, – сказал Фуке, поднимая голову при вести об этой милости, которая, как он понимал, должна была его разорить. – Но кто же предупредил ваше величество?
– Молва, господин Фуке; рассказывают чудеса о вас и о вашем доме. Вы возгордитесь, господин Фуке, если узнаете, что король ревнует к вам?
– Это сделает меня счастливейшим из смертных, государь, потому что в тот день, когда король воспылает ревностью к владельцу Во, у того найдется подарок, достойный короля.
– Итак, господин Фуке, устраивайте праздник и распахните настежь двери вашего дома.
– Я прошу ваше величество назначить день, – отвечал Фуке.
– Ровно через месяц.
– Вашему величеству не угодно выразить еще какое-нибудь желание?
– Нет, господин суперинтендант. Я хочу только почаще видеть вас рядом с собою.
– Государь, я имею честь принять участие в прогулке вашего величества.
– Отлично; так я ухожу, господин Фуке. А вот и дамы собираются.
Произнеся эти слова, король с пылкостью влюбленного юноши побежал от окна за перчатками и тростью, которые подал ему камердинер.
Со двора доносился топот лошадей и шум колес по усыпанному песком двору.
Король спустился по лестнице. Когда он появился на крыльце, все придворные замерли. Король пошел прямо к молодой королеве. Что касается королевы-матери, то, чувствуя себя нездоровой, она не пожелала выезжать. Мария-Терезия села в карету вместе с принцессой и спросила у короля, куда ему будет угодно ехать.