– Если он сознался в этом…
– То? – подхватил Робер Брике.
– То он негодяй! – Всадник нахмурил брови.
«Да, – про себя молвил Брике. – Но если он сделал то, в чем сознался, то он хороший человек».
– Ах, сударь, чего не заставят произнести честных людей «испанский башмачок», дыба и раскаленный горшок!
– Увы! Это великая истина! – Всадник слегка вздохнул, тон его смягчился.
– Э! – прервал его гасконец, который не пропустил ни слова из этого разговора, поворачивая голову то к одному из говоривших, то к другому. – «Испанский башмачок», дыба – все это такие пустяки! И если этот Сальсед что-нибудь сказал, то он негодяй и его покровитель таков же.
– Ого! – воскликнул всадник, не в состоянии сдержать негодования и делая порывистое движение всем корпусом. – Вы запели что-то очень громко, господин гасконец!
– Я?
– Да, вы.
– Я пою, как мне нравится, черт возьми! Тем хуже для тех, кому мое пение не по нраву.
Всадник сделал грозный жест.
– Спокойнее! – произнес чей-то нежный и вместе повелительный голос.
Кому он принадлежал – этого Роберу Брике не удалось узнать. Всадник старался, видно, совладать с гневом, но не сумел справиться с собой.
– А вы знаете тех, о ком говорите, милостивый государь? – спросил он гасконца.
– Знаю ли я Сальседа?
– Да.
– Совершенно не знаю.
– А герцога де Гиза?
– Точно так же.
– А герцога Алансонского?
– Еще менее.
– А известно вам, что господин де Сальсед – испытанный храбрец?
– Тем лучше – сумеет мужественно встретить смерть.
– Знаете ли вы, наконец, что, когда господин де Гиз задумывает какой-нибудь заговор, он сам работает над ним?
– Мне-то что до этого, черт возьми?!
– И что герцог Анжуйский, носивший прежде титул Алансонского, сам приказал умертвить или допустил убить всех, кто был ему привержен: Ла Моля[5], Коконнаса[6], Бюсси[7] и других?
– Ну и пусть себе! Мне-то что! А, провались они!
– Как так? – негодующе воскликнул всадник.
– Мейнвиль! Мейнвиль! – пробормотал тот же неведомо откуда исходивший голос.
– Конечно, провались они. Я знаю, черт возьми, только одно: что у меня есть дело в Париже сегодня утром, а из-за этого сумасшедшего Сальседа у меня под носом закрыли ворота. Черт возьми! Этот Сальсед – бездельник, как и все, из-за кого ворота заперты, когда должны быть открыты.
– Ого! Какой свирепый гасконец! – пробормотал Робер Брике. – Сейчас, верно, произойдет что-нибудь любопытное…