— Сынок, — голос Фирузы раздался ближе к вечеру. — Вставай, пора
ужинать.
— Да, госпожа.
На ужин я отправился тоже без чьей-либо помощи. Я мог ходить без
слабости в ногах, мог разговаривать и жить нормальной жизнью. В
жилах зарождалась новая жизненная энергия — чистая и нетронутая
токсинами.
Эти изменения заметил и Старейшина. Зная новость о том, что я
планирую восстановить обучение Константина Шагайна в школе, он
позвал меня на разговор тет-а-тет после ужина.
Мы сидели вдвоём на уличной скамейке и разговаривали на
спокойных тонах. Он рассказывал о своём прошлом, я же пытался
вычленить обрывки из жизни пацана.
— Константин, ты должен понимать, я позвал тебя на разговор не
для того, чтобы учить жизни, но... — старейшина выпустил в воздух
облако едкого дыма. — За эти семьдесят восемь лет я повидал много
всего: как хорошего, так и ужасного. И сейчас, будучи ответственным
за безопасность нашей большой семьи, я обязан рассказать, что тебя
ждёт там, во внешнем мире, — старик покосил глаза на меня.
— Что меня ждёт, господин Старейшина? — показательно
полюбопытствовал я.
— Ни для кого не секрет, что нас, безродных, в этой Империи не
уважают, а любая попытка бороться с неравенством заканчивается
массой убийств наших братьев и сестёр, — осведомил он с тоской. —
Ты не можешь заработать значимые деньги без рисков, не можешь жить
нормальной жизнью. И я это прекрасно понимаю и принимаю. Но
насколько высоки риски — совсем другой вопрос.
Я вздохнул, задрав голову к небу.
— Вам не следует беспокоиться, господин Старейшина. Я всё
понимаю.
Старик задумчиво опустил голову; он промолчал около минуты, а
затем покачал головой.
— У отпрысков аристо чрезмерно раздутое чувство собственного
достоинства, Константин. Подростки крайне негативно относятся к
государственной программе по поддержке безродных. Я лишь хочу
предостеречь тебя. Хочу сказать, что в школу ты должен идти как на
войну. Следует всегда быть готовым к сражению, — голос его звучал
серьёзно. — Подростки не будут тебя жалеть и, возможно, убьют. Ведь
все понимают, за это им ничего не будет.
Перед глазами возникло заплаканное личико Лизоньки; она говорила
о жестокости детей, вот только даже я не мог представить, насколько
давление сильно.
— Всё может случиться, это правда, — вздохнул я. — Для начала
подавлю их ощущение превосходства надо мной.