Кто-то из соседей снизу торопливо постучал по батарее.
Ничего не понимая, ошалело оглядываясь по сторонам, она упала на колени посреди ставшей в одно мгновение чужой и враждебной комнаты, рядом со звеневшим во все колокольчики будильником, и пыталась понять, что ей делать дальше: рядом нет самого дорогого, самого любимого человека.
Единственного человека, которому она, Катя, была дорога.
Который любил ее и заботился.
О котором могла заботиться она.
Одна.
Жесткий комок подкатил к горлу, перехватив дыхание. Катя хватала холодными руками воздух, где только что стояла мама, постель, еще хранившую ее тепло, хрипло, беззвучно плакала.
Все это время единственный свидетель произошедшего безумия – кошка из оконного отражения – невозмутимо разглядывала обстановку комнаты, с любопытством тыкая палас мягкой лапой.
– Мама исчезла, ты видела? Просто растаяла и все, – хрипло прошептала ей Катя. – Как такое может быть? Куда она делась?
Кошка повела пушистыми плечами, моргнула:
– Нашла у кого спрашивать… Я вообще тут ни при чем. Слышала же, что тебе мать сказала: «Могиню не ругай», – она нервно дернула острыми ушами. – Ты про шкатулку-то не забудь: карта там, помнишь ли?
Катя послушно кивнула:
– Я ничего не понимаю. Это, что, все на самом деле? Это все со мной? Да? – кошка мурлыкнула то ли в знак подтверждения, то ли недоумения. Не поймешь этих кошек. – Что мне делать-то?
– Ты карту идешь искать, или нет? Уже времени-то вообще, считай, не осталось, – кошка, кажется, теряла терпение.
Катя послушно поплелась в гардеробную. У самой двери оглянулась:
– Не уходи.
Желтые глаза с сомнением моргнули.
– Не уходи, – попросила Катя, притворяя за собой дверь. Кошка едва заметно вздохнула и растаяла в воздухе.
Катя зашла в маленькую, без окон, комнатку, служившую гардеробной.
Когда-то их смешно называли «темнушками», или «тещиными комнатами». Теперь мода изменилась, и те же неуютные квадратные метры превратились в оазис для модниц всех возрастов и сортов: аккуратные полки, шкафчики и комоды, в блестящем обрамлении зеркал и уютных светильников.
Ровными рядами висели мамины блузки, платья, костюмы.
Девочка нежно провела по ним рукой. Под пальцами струился тонкий шелк и мягкий кашемир. Колючий шерстяной свитер, мамин любимый, неопределенного теперь цвета, лежал на своем привычном месте – на третьей полке сверху, – и, казалось, еще хранил ее тепло и терпкий аромат духов.