«Ясный день, господин!»
«Ты не спишь?»
«Кажется, нет!»
«Здравствуй, детка!»
«Здравствуй, ты кто?» Он не ответил, но почему-то и не ушел от «разговора», хотя мог одернуть: не очень-то прилично лезть без спроса в сознание незнакомого, тем более – старшего. Но она его не боялась. И улыбнулась. Он мог прервать ее, но не прервал. Улыбнулся в ответ – в морской бездне взгляда мелькнули искры.
Больше Таллури ничего не запомнила. Разве что чувство полнейшей безопасности и надежности в его руках. А еще – тихий скрип амуниции, абрис военного шлема на фоне непривычно яркого голубого неба и запах – кожаных ремней, конечно, но и еще, другой, кажется, от его рук – изысканный и терпкий.
«Я запомню тебя, господин, ты спас меня!» – пообещала она.
«И я тебя, маленький зверек, ты забавная».
Никто не заметил их «беседы». Да и длилась она секунды.
* * *
А дальше в Храме Жизни долгие месяцы шла программа пробуждения, реабилитации и адаптации их маленького спасенного сообщества к новым реалиям – жизни в Атлантиде.
Жрецы Храма Жизни, что врачевали их, помогая выйти из Зимнего Сна и привыкнуть к новым обстоятельствам, называли своих подопечных «наши северяне», по именам не обращались. Они были, мягко говоря, довольно сдержанны по отношению к детям, враз лишившимся всего самого дорогого, но все же терпеливы и сердечны, можно сказать – несвойственно сердечны для лекарского сословия, сосредоточенного в обыденной своей деятельности исключительно на терапии сознания и тела.
Прогулки по аллеям храмового парка, купания в соленом бассейне, массаж с пахучими маслами и разогретые камни на спину вдоль позвоночника – нельзя сказать, что лечение было неприятным. А еще – в изобилии фруктов, душистого белого хлеба, маисовых лепешек и сыра!
Через несколько месяцев к жрецам в бирюзовых хитонах присоединились их собратья в синих одеяниях – жрецы-педагоги.
Последние были ласковее и знали детей из группы «Тууле» поименно. Правда, на атлантическом наречии имена северян зазвучали немного искаженно. Им слышалось – слишком кратко, звонко, отрывисто-четко. Так она стала Таллури, хотя в Гиперборее имя звучало «Таэллуурия». Она легко согласилась с новым именем.
Воспитатели оставались неизбывно спокойными и доброжелательными, хотя дети-северяне часто капризничали, малыши много плакали, а некоторые подростки отказывались говорить на новом языке, упорно держась между собой телепатического общения, не требующего вообще никакого языка.