был потоплен непонятно как появившимся на острове дивизионом береговых мобильных ракетных установок «Редут»
{3}. А десант, высадившийся в Корсакове, через три часа после начала вторжения был сброшен русскими морскими пехотинцами обратно в море. Неудачной оказалась и попытка японских парашютистов после длительного обстрела высадиться на спорных островах Южных Курил: русские взорвали спорные острова заложенными там, видимо, совсем недавно малыми ядерными фугасами. Все высадившиеся на острова десантники просто испарились. Затонули и корабли поддержки, торпедированные скорее всего теми же русскими. Оба острова – Хабамаи и Шикотан – стали весело «фонить», вопрос «спорных территорий» решился сам собой. После этого японцы вообще перестали выходить в море самостоятельно, ограничившись блокадой Сахалина. Поняв, что русские могут применить ядерное оружие, командующий соединением кораблей Коалиции контр-адмирал Хансен приказал на Сахалин пока не соваться. Директива Пентагона была ясна и однозначна: только обычное оружие и недопущение применения «ядерной дубины» противником. Однако бои в районе Видяево и под Уссурийском складывались тяжко, перерасход новых боеприпасов превысил разнарядку в два, а местами в четыре раза. Через две недели на Окинаву прибудет транспортный конвой, а до тех пор корабли и подлодки коалиционных сил окружили непокорный остров плотным тройным кольцом…
– Так я могу рассчитывать на перевод в Дармштадт, сэр? А то Кейти совсем замордовала в письмах, я молчу уже про эти долбаные сеансы связи, на бумаге ей-ей безопаснее.
За размышлениями я совсем забыл про своего заместителя. Иверс шёл слева, отставая на полшага, и в который уже раз полоскал мне мозги по поводу своей старшей дочери, которая работала в финчасти базы ВВС, но в безопасной Германии. Барнаби Иверс с самого начала вторжения в Россию просил о переводе. Понять его можно: в армии он почти сорок лет, три ранения и куча застарелых болячек. Есть такая болезнь у ломовых лошадей – нечто вроде нарколепсии: конь начинает засыпать на ходу, пока в один прекрасный день не умирает под упряжью. Это всё потому, что лошадь не умеет говорить и тем более строчить рапорты о переводе. Замены Иверсу у меня пока не было, да и, если совсем откровенно, лучшего квартирмейстера я за все пятнадцать лет службы в первом разведбате родной 525-й не помню