/7 апреля 2027 года, фема
Фракия, у г. Адрианополя/
— У-у-у, как всё запущено... — погладил я подбородок, глядя на
то, что осталось от города.
Адрианополя больше нет, стены варварски демонтированы, от зданий
остались только слишком крепкие фундаменты, а дороги выкорчеваны до
мяса.
Вместо крепкого города, ранее являвшего собой надёжный оплот
этих земель, существует около трёх десятков малых поселений на
десять-двадцать домов, обнесённых среднего размера стенами, которые
можно снести слишком сильным дыханием.
Людоеды, разбитые силами армии немёртвых, отступили, так как
всех их перебить не получилось, к Адрианополю, где осели, так как
вперёд дороги нет, и нет смысла куда-то идти, ведь и тут
ништяк.
Поселения стоят не просто так, а с целью оградить условный
центр, в котором стоит большое поселение с самыми высокими стенами,
отсюда, с самого высокого холма в этой местности, всё отлично
видно.
Центр они огородили не для красоты, а для сельского
хозяйства.
Засеяли, сукины дети, поля, твари. Скот пасут, вокруг внешнего
круга, на живописном фоне почти до конца разобранных руин. На чужих
костях до рая доехали...
Откуда-то из пустоты, что у меня заместо души, начал волнами
подниматься гнев. Снова это ощущение, будто сознание уходит на
задний план.
— У-у-у, шлюхи каннибальские... — гневно просипел я. — Кончилась
ваша воля.
Какой я, оказывается, чувствительный мальчик.
— Приготовить войска к бою, — приказал я.
/9 апреля 2027
года, фема Фракия, у г.
Адрианополя/
Красота. Вновь тот же солнечный и ламповый город, где парки,
красивые здания, а также замечательная музыка на фоне.
Я с лучезарной улыбкой шагаю по тротуару и ем пломбир,
встречающиеся по пути люди улыбаются мне, ощущение, будто душа
колышется в такт музыке.
По дороге проезжают советские автомобили, но запаха бензина и
дизеля будто бы нет, воздух полон запахов душистых трав, чего-то
вроде свежих тандырных лепёшек, вина и отлично узнаваемого парфюма.
Такой был у мамы в день нашей последней встречи...
Воспоминание о родителях не смогло омрачить моё безумно
счастливое настроение, потому что я увидел их. Они стояли на
площади рядом с вокзалом и тоже ели мороженое. Я выпучил глаза в
радостном удивлении, сменил шаг на бег и помчался к ним, размахивая
руками.
Но на фоне возникли грозовые тучи, мой стремительный бег,
почему-то, не сокращал расстояние, я бежал и кричал им что-то
непонятное, но очень эмоциональное. Папа, одетый в серые брюки с
коричневым ремнём и белую рубашку, как в свой последний день,
увидел меня и замахал в ответ. Мама, одетая в белоснежное деловое
платье, до этого изучавшая какую-то книжку с зелёной обложкой,
подняла на меня взгляд и заулыбалась. А я бежал и кричал, но будто
бы стоял на месте.