Елена поцѣловала руку доброй матери; а Софьинъ, наклонивъ голову, переминалъ края своей шляпы.
– Вы были въ Петербургѣ? ни съ того, ни съ сего отозвалась Елена.
– Былъ, отвѣчалъ Софьинъ, поднявъ голову.
– Давно?
– Давно.
– Значитъ, ваши свѣдѣнія о Петербургѣ absolument отстали отъ современности?
– Можетъ быть.
– Comment?
– Я говорю: можетъ быть.
– Вы любите музыку?
– Къ несчастію.
– Почему же, къ несчастію?
– Потому что у насъ въ городѣ играютъ много, а слушать нечего.
Софьинъ, какъ легко можно замѣтить, былъ въ прескверномъ расположеніи духа.
– Вы злы, какъ я вижу, сказала Елена.
– По неволѣ будешь золъ, когда озлобятъ! сказалъ Софьинъ какъ-то отрывисто, но потомъ, какбы спохватившись, онъ прибавилъ: я говорю о здѣшнихъ артисткахъ. Всякая старается словно оглушить васъ безпардонной колотней; всѣ копируютъ Листа, какъ будто этотъ фортопьянный волтижеръ можетъ быть для кого нибудь образцомъ. Ни одна не посовѣтуется съ изящнымъ вкусомъ; ни одна не поговоритъ съ своимъ сердцемъ. Трудности выполненія, хаотическая бѣготня звуковъ – вотъ все, что вы увидите у лучшихъ нашихъ піанистокъ!.. Извините однакожь, я слишкомъ вдался въ меломанію. Это одна изъ моихъ слабостей, прибавилъ Софьинъ улыбнувшись.
– И очень пріятная слабость, подхватила Елена.
– А вотъ, заговорила Соломонида Егоровна, станете бывать у насъ почаще, такъ услышите мою Елену. Она брала уроки у лучшихъ петербургскихъ артистовъ, и могу похвалиться, что играетъ такъ, какъ здѣсь и не слышали никогда.
– Ахъ, maman, vous me flattez, сказала Елена, цѣлуя руку нѣжной матери. Но при такомъ строгомъ критикѣ, какъ мусье Софьинъ, я играть ни за что не стану.
– Что вы это говорите, ma chére. Вы играли при значительныхъ артистахъ, я тѣ отъ васъ были въ восторгѣ,– какъ же послѣ этого…
– А слышали вы, перебила Елена, monsieur Софьинъ, какъ поетъ Маріо?
– Нѣтъ, не слышалъ.
– Это божественно! это очаровательно! Послѣ него никого нельзя слушать.
– Я слышалъ Рубини.
– Что Рубини!..
– Вы изволили его слышать?
– Хоть и не слышала, но кудажь ему противъ Маріо? Ахъ, это божественно! Да какой къ томужь онъ милашка! Не правда ли, мамаша душечка?
– Елена моя восторженная артистка, съ улыбкой сказала Соломонида Егоровна.
– Ахъ, мамаша душечка, да какъ же не быть въ восторгѣ отъ такихъ людей, какъ Маріо?
– Всежь онъ не болѣе какъ пѣвецъ, съ достоинствомъ сказала Соломонида Егоровна.