— Михкель, идем. Буду принимать у тебя дела на своем новом рабочем месте и заодно отвечать на твои вопросы. Чем смогу – помогу. Но должна предупредить тебя о том, что я уже и забыла, как это ходить на нормальные свидания, уж извини! — Агата вздохнула.
— У вас на передачу дел полчаса! — раздалось им в спину неожиданно, и на этот раз уже совсем другим тоном, от былой легкости в интонациях Амадея не осталось и следа. — Мы все будем ждать вас в баре. Сегодня будет задание для всех одновременно. Михкель, нам нужны будут твои прежние навыки, а пока обзвони всех. Нужны будут все, в том числе и миледи.
Двери лифта закрылись, изолировав их от Амадея.
— Михкель, скажи, как он это делает? — выдохнула Агата уже в лифте свой вопрос.
— Находит задания? — уточнил Михкель машинально, перелистывая в своем телефоне список контактов.
— Да.
— Я не уверен до конца. Скажу только, что он слышит мысли потенциального самоубийцы. Такое чувство, что его от того канала связи и утолщенные стены не спасают, — последовал ответ.
— Но город ведь большой… — начала было Агата.
— Агата, не продолжай, я понял, о чем ты хочешь спросить, — Михкель вздохнул, — к сожалению, таких вот «запутавшихся» не один, и даже не два в этот конкретный промежуток времени. Я тоже не понимаю, как он с этим живет. Слышит. Понимает. И выбирает кого-то одного. Конкретного.
Михкель разбил слова намеренно, и Агата его поняла. Попыталась представить себя на месте Амадея и не смогла. Это как сидеть в лодке, видеть тонущих людей и делать выбор, кого спасти, а кого нет. Это было жутко.
Марина медленно шла по улице, ни на кого не обращая внимания. Ей не было никакого дела до прохожих, а им до нее.
Одиночество в толпе.
Сейчас оно самое и было.
В голове продолжали звучать слова матери:
— Малолетняя шалава! Вся в свою родную тетку пошла! Та в семнадцать лет в подоле принесла, и ты туда же! — мать смотрела на нее со злостью.
— Господи, стыд-то какой! На выпускном будет беременная с токсикозом выпускница! И это будет моя дочь!
Мать устало опустилась на табурет.
К слову, свою родную тетку Марина никогда в жизни не видела. Мать не общалась со своей сестрой как раз вот по причине того, что считала ее и мерзавкой, и шалавой, и еще много кем.
— Я из кожи вон лезу, берусь за каждую переработку, чтобы дать тебе все, не требуя ничего взамен. Прошу только об одном: «Учись, Марина!». А ты на парней вешаешься! И ладно бы на своих сверстников вешалась, а ты на взрослых мужиков!