того самого Хольцбрунна, студенты встали на дыбы. Андреа едва не плюнула Эльзе в лицо, когда та вошла в аудиторию, и процедила сквозь зубы:
- Шкура ты. Подстилка инквизиторская.
Обычные студенты отнеслись к Эльзе как к деревенщине, прыгнувшей из грязи в князи. Каким образом это можно сделать? Ну разумеется, только через постель, другие варианты не рассматривались. Студенческое сообщество разделилось на две группы. Одни брезгливо смотрели на Эльзу как на потаскушку, захомутавшую богатого, красивого и при чинах, а другие внезапно заинтересовались ею, захотели подружиться, и корысть в их липких словах и взглядах была видна невооруженным глазом.
На лекциях Эльза сидела прямо и ровно, словно манекен, записывала каждое слово преподавателя и думала о том, что ей придется трудиться в два раза больше остальных. Любой ее провал назовут «ну конечно, надо головой работать, а не дыркой», а любую победу – «ну конечно, с таким-то муженьком все будет гладко».
Эльзе хотелось плакать. Это желание сделалось нестерпимым после того, как две девчонки с медицинского факультета попали в реанимацию после общения с курирующими инквизиторами. Повторная постановка печати прошла гораздо сложнее, чем хотелось бы. Эльза прекрасно понимала, что она ни в чем не виновата, и ведьмам всегда жилось несладко. Но ведьмы не могли высказать своей горечи в лицо Мартину – зато могли толкнуть Эльзу исподтишка и делали это с удовольствием.
В конце концов, она не выдержала. Вернувшись в пятницу из университета с подвернутой ногой – спасибо тощей рыжей психологине с яростным взглядом и забинтованной рукой за подножку и последующее падение – Эльза швырнула сумку в коридоре, прошла в свою комнату и, упав на кровать, разревелась так, что Мартин, сидевший в гостиной с документами, пошел смотреть, в чем дело. Когда чужая рука опустилась на плечо, Эльза вздрогнула и оторвала голову от подушки.
- Что? – прошептала она. Мелькнула мысль, что она отвратительно выглядит: красная, растрепанная, зареванная. Мелькнула и вторая мысль: это все из-за Мартина. Если бы не он и его дядя, она сейчас спокойно ходила бы на занятия, водила дружбу с Андреа, и никто бы не додумался ставить ей подножки и плевать в спину.
Должно быть, в ее взгляде было слишком много ненависти. Мартин убрал руку и ответил: