Внезапно грудь первого гвардейца разорвалась кровавыми брызгами.
Он даже не вскрикнул, рухнул навзничь, как подкошенный.
Заорал второй, но крик – последнее, что он успел сделать, перед
тем, как лопнула его голова. Кровавые ошметки и куски мозга
брызнули во все стороны. Кусочки черепа защелкали о каменный пол.
Тело рухнуло.
Мясницкий с трудом встал, сгорбившись уставился на вход. Внутрь
ввалились около десятка солдат-роялистов в черных мундирах. Их вел
лидер – высокий и мощный мужик в черном плаще и железной маске. С
ним был помощник, одетый также, он был худощав и ниже
здоровяка.
– Князь Сикорский, – изумился Мясницкий, – когда здоровяк снял
железную маску, – Ты переметнулся к Роялистам?
– Сновидец сделал предложение, – низким урчащим голосом
проговорил князь, – от которого сложно было отказаться.
– Отец, – прозвучало из-под маски того, кого Мясницкий посчитал
помощником Сикорского, – этот еще шевелится. Живучий сукин сын, –
он указал на гвардейца с пробитой грудью.
– Так добей, – Сикорский даже не посмотрел на сына, – приказ был
ясен – весь орден под нож.
– Прекрасно, – Мясницкий даже улыбнулся, – этот треклятый круг
меня вымотал. Только сделайте это быстро.
– О, нет, герцог, – бесстрастное выражение лица князя даже не
изменилось, – тебя приказано доставить живым.
– Куда доставить?
Сикорский младший извлек проводник и добил раненного Руптисом в
голову.
– Старика схватить, – начал Сикорский.
– Господин, а круг? – Обратился к нему один из
солдат-роялистов.
– Сновидец велел забрать и его. Начинайте выковыривать
пиктограмму из пола. Если испортите, новый круг будет написан вашей
кровью.
***
Военный госпиталь
Екатеринодара.
Настоящий момент.
– Здравствуйте, – сказал Фомин облысевшему и худощавому старику
в форме военного медбрата, который сидел за широкой стойкой
регистрации посетителей.
Старик не отреагировал. Продолжил водить взглядом по записям
большой книги, лежавшей перед ним.
– Доброе утро, – повторил Фомин, – он что, глухой? – оглянулся
он и осмотрел нас взглядом.
– У военной аристократии даже в медвойсках дурацкая привычка
развилась, – скривил губы Петрин, – сидеть на своих должностях до
упора, пока вперед ногами не вынесут.
– Прошу прощения, уважаемый, – сказал я погромче, пройдя
вперед.
Мужик снова не среагировал, так и водил взглядом по строчкам
рукописного текста. Я нахмурился. Перевалившись через стойку,
хлопнул книжкой, закрыв ее перед лицом упрямца. Тот даже не
вздрогнул. Медленно поднял ко мне слезящиеся бесцветные глаза.