2
и вот я с ним, с женатым человеком.
мы часто курим. много пьём. молчим.
уже неделя, больше не шепчу я,
его целуя: «что же мы творим…».
к его рукам привыкла, ослабела в многом.
во многом стала жёстче и цельней.
готовлю своё млеющее тело
к атаке в него брошенных камней.
ты знаешь, ведь ему – не долго.
мне линия сказала на руке.
короткая настолько,
что глаза, мгновенно мокрые,
я спрятала в его автомобильном потолке.
теперь, мне кажется, мы вовсе не случайны.
я – чтобы жизнь его была полней.
и эти месяцы иль годы
я сделаю всех прежних лет живей.
я научу его и чувствовать, и видеть,
и радоваться воздуха глотку.
и также страстно ненавидеть
искусственность, стерильность и тоску.
не мой, стареющий, почти потухший
ребёнком засыпает на груди.
а я, сквозь сон, целую его уши
и в них молчу: «ты только приходи…».
28 октября 2013
4
всё меняется.
линии на руках удлиняются,
и пока не кончается то,
что казалось минутным и мутным.
не трудно было сломать,
не только тебе разбирать.
помнишь, роскошью было молчать,
ничего не просить и не ждать.
каждый раз провожать, как в последний.
«ускользать» было нашим спасеньем…
от такой прямоты истончилась душа,
всё же привычнее жить не спеша.
и на месяце третьем, еле дыша,
мы решили, что будет лучше
больше не стонать, не выть, не охать
и всё былое списать на похоть.
не вышло так. ни у тебя, ни у меня.
и ты оставил то, что твоею семьёй было,
но уже давненько гнило.
наверное, тогда я ещё тебя не любила…
распутным ядом, нежным взглядом
тебя манила. поила
всем, что было во мне.
на тонком кожаном ремне
бержала пару слов:
«люблю» и «ненавижу».
одно из них теперь довольно часто, слышу
в себе.
а ты мне:
«малыш, ты что грустишь?».
когда ты слишком крепко спишь,
я глаз твоих не вижу, я скучаю.
я обнимаю тебя тихо
и вдыхаю твой липкий и коньячный пот.
и вот, когда уже рассвет грядёт
ты оживаешь,
сжимаешь в своей руке горячей
мою холодную ладонь,
и я шепчу: «не тронь его, Господь,
не тронь!
пускай он будет рядом. просто рядом.