Сомневаюсь, что в тот момент, на суде, например, жена пострадавшего держала дуло пистолета у её виска.
– Хватит, Лин, – прерываю её, не желая слушать этот бред.
– Нет, это тебе хватит. Я знаю, какой ты. Не дашь мне выговориться, – мне надоедает слышать этот тихий с нотками отчания голос. Переигрывает. Делаю шаг вперёд, раздражаясь. Надвигаюсь на неё, собираясь проучить.
Впиться в губы, залезть под майку. Сделать ей больно, противно. Чтобы ей не нравилось. Она ведь ненавидит меня?
Пусть эта ненависть её и убьёт.
Кара выставляет руки вперёд и сразу отталкивает меня. Смотрит своими блестящими глазами и выпаливает:
– Меня шантажировали, Влад. И я сделала, как мне сказали.
Выдыхаю эти слова, чувствуя подступающую истерику. Почему всему навалиться нужно в один момент?!
И когда мне сообщают, что у отца проблемы из-за меня же, откуда ни возьмись, появляется Влад.
И говорит, что пришёл за мной.
Знает, что я не приду сама. Потому что не готова я к этой встрече.
Вина до сих пор мучает изнутри, сжирая потихоньку каждый день. Просыпаюсь с ней, думая о Вернере. Как ему сказать об этом?!
Из-за наших семейных проблем он чуть не оказался в тюрьме. Хотел помочь. Попросил о единственной просьбе, выполнить которую не смогла.
Мне и стыдно, и печально одновременно.
Но именно сейчас Влад выбрал не лучшее время для разговора.
Час назад мне сказали, что отцу стало хуже.
А всё из-за меня.
Месяц назад… Я собралась и сказала ему про фотографии. Те самые, из-за которых начался весь сыр-бор. Что они всё ещё существуют. Находятся у кого-то в руках, и тогда… Он схватился за сердце. Ибо дела хуже быть и не могло.
Они находятся непонятно где, неизвестно у кого.
Тогда я испугалась, вызвала «скорую». И уже в больнице нам сказали, что у отца есть проблемы с сердцем. Ставили диагноз, который напрочь вылетел из головы. Они мне ничего не говорят.
Только вредят.
Чувствую за собой вину, поэтому прихожу чаще, чем женщина, что зовется моей матерью. Которая, кажется, уже начала искать себе нового спонсора…
Я не сказала бы, что между нами любовь, но… Это все чувство вины.
И, когда вижу Влада, после новости об ухудшении самочувствия папы, срываюсь.
Тумблер опускается, срывая тормоза. Не мне. Слезам и отчаянию, что захватывают в этот момент.
– Меня шантажировали, Влад. И я сделала, как мне сказали! – произношу со всхлипом, понимая, что сейчас всё равно. Говорить не так тяжело.