– Мамочки мои, за что? – прохрипел мужчина в столешницу, судорожно подрагивая всем телом. – Димка, за что?!
Что-то исключительно болезненное предстало вниманию капитана со страниц раскрытой папки. Что-то острое и колючее ранило его в самую глубину души, после чего сдержаться было уже не возможно. Рыдающий навзрыд оперативник так и не заметил, что в приоткрытую дверь его кабинета заглядывают проходящие мимо коллеги и посетители. Всё его сознание было сосредоточено глубоко внутри самого себя, пронося его в ту минуту сквозь события последних месяцев его разорванной в клочья жизни.
Память возвращала мужчину к тому разговору на даче у друга.
Дача Дмитрия в подмосковном садовом товариществе. Дмитрий волоком тащит туда Романа, не особо церемонясь с ним. Роман не упирается, а просто безвольно тащится, падая и вставая. Дмитрий поднимает упавшего друга, трясёт его за плечи, но в обезумевших глазах Романа стоит такая бездонная пустота, от которой Дмитрию глубоко не по себе и становится страшно. Ноги Романа не слушаются, заплетаются, тело обмякает. Слышно, как Дмитрий пыхтит, рычит и цедит сквозь зубы.
– Не, друг, я тебя всё равно дотащу, хочешь ты, сука такая, или нет. Русские на войне своих не бросают. Вставай, скотина! Ромка, вставай! Падла, что ж ты тяжёлый такой.
Опустив обмякшее тело Романа на диван, Дмитрий бегает по даче, что-то включает, и в помещении становится светло и, потихонечку, теплее. Достав из холодильника бутылку водки, Дмитрий наливает два больших гранёных стакана и ставит их на журнальный столик перед диваном, проливая по дороге добрую часть их содержимого трясущимися от перенапряжения руками.
– Пей, Ром.
– Я не пью, Дим.
– Я тоже не пью, Ромка, но надо. Сейчас надо. И тебе и мне. Пей!
Дмитрий берёт Романа за нижнюю челюсть и вливает ему в горло всё до дна. Роман сперва упирается, хрипит, но, понимая, что друг от него не отвяжется, морщась от каждого глотка, начинает пропускать в себя прозрачную и резко пахнущую спиртом жидкость. Убедившись, что всё лекарство попало в друга, Дмитрий залпом опрокидывает свой, наливает снова и подаёт уже в руку Роману второй стакан.
– Между первой и второй перерыва нет вообще. Пей.
– Дим, твою мать, чего ты от меня хочешь?
– Да так, Ром, разговор к тебе есть. Пей, сказал! Во-от. Огурец дать? Нет. Ну, захочешь, попросишь. А теперь говори, ты чего, друг, творишь?!