Последнюю фразу Роман прокричал другу уже в истерическом исступлении, и, обессилев, уставился остекленевшим взглядом в пустоту небольшой комнаты садового рубленого домика. Даже не пытаясь утирать капающие градом горячие капли с неподвижно застывших, не моргающих глаз, убитый горем мужчина зажал ледяные ладони между ног и стал раскачиваться взад-вперёд, словно в трансе, плача и повторяя, как заклинание, одни и те же слова.
– И он, сука, даже не остановился. Даже не остановился. Даже не остановился…
По всему было видно, что сбивчивый и эмоциональный рассказ друга, каждое его слово, предлог или междометье, каждая его пауза между словами припечатывали шокированного Дмитрия к дивану диким ужасом понимания произошедшего. Мучительно взвыв, он подсел к качающемуся в прострации другу, опустился перед ним на колено, схватил здоровенной шершавой ладонью за затылок, и, упершись лбом в лоб друга, простонал.
– Ромка, прости меня… Ромка, только прости меня. Богом молю, прости. Я не знал ничего. Мне ребята знакомые из дежурки позвонили и сказали, что ты к какому-то хрену в обезьяннике на шею бросился и стал ему горло голыми руками рвать с таким остервенением, какого мои бойцы даже от рецидивистов никогда не видели. Сказали, что ты, похоже, с катушек слетел. А что, куда, почему, я ж не знал ничего, Ромка, ей-богу ничего не знал. Я же не знал…
– Теперь знаешь, – безразлично ответил Роман, глядя сквозь глаза друга в пустоту. – И чего?
– Ты меня не обижай, Ромка, – очень болезненно восприняв ледяной ответ Романа, прорычал ему в лицо Дмитрий. – Не обижай. Не гневи бога. Ты меня сам выбрал, сам попросил Катеньке крёстным быть. Да, может, и не получилось у нас с Леной ещё детишками разжиться, бог не дал пока, просим, надеемся. И не знаю я, как детишки папку и мамку зовут, не прожил ещё этого. Но ты меня этим не обижай, друг. Я Катюшу за свою родную считаю. Я тебя с Машей за своих родных считаю, да за таких родных, что поближе иной кровной родни будут. Я за Катеньку кому угодно горло перегрызу, ты меня знаешь. Вцеплюсь бульдогом намертво, что хоть режь меня на ремни, не выпущу. Я просто ничего не знал. Ты можешь мне нормально объяснить, по-человечески, как всё произошло?
– Водочки налей мне, Дим, – обняв друга за плечи и захлёбываясь слезами, прошептал Роман. – Это ты меня прости. Это моя вина, я виноват…