Он усмехнулся и снова закрыл глаза.
– А этот все сидит, – Ирина продолжала наводить порядок. – Так и не сдвинулся с места. Ты почему купаться не идешь? Хочешь тепловой удар заработать?
– Мам, мне тут хорошо. И дядя Костя рассказывал…
– Это ты дяде Косте и рассказывай, – перебила Ирина. – А не мне… Представляешь, Костя – он стесняется идти к морю, потому что на берегу сидят две девочки, с которыми он познакомился на дискотеке…
– Ну мама! – Коля вспыхнул и покраснел, как девчонка. – Ничего я не стесняюсь…
– Кому-нибудь другому говори. То я тебя не знаю. Возьми вон отца… – она бросила косой взгляд на Сергея, удобно разместившегося на лежаке и ушедшего с головой в компьютерный журнал. – Или лучше дядю Костю. Подойдите вдвоем, скажите им…
– Да не хочу я никуда идти.
– Тогда сбегай в бар и принеси всем воды…
– А мне два пива, – быстро добавил Сергей.
Пусть вон папа сходит, – парировал Коля. – Ему полезно двигаться.
– Ну ты…– начала было Ирина и тут же перебила себя, схватив Верникова за руку: – Вон, вон, идут по сосновой дорожке, смотри!
– Кто – идет? – лениво спросил он.
Настил из деревянных планок тянулся до начала черепашьей зоны, и когда песок прокалялся до нестерпимости, все ходили к морю только по нему.
– Да девочки… ближе к нам – та, по которой страдает наш Ромео.
– Ну мама…
По дорожке, покачивая бедрами, задницами, грудями и всем прочим, двигались два небесных создания в несуществующих стринг-бикини. Ровные, идеально сложенные, совершенные в каждом сантиметре.
Та, которая вышагивала справа, ничем не уступала той, что была слева, обе казались сошедшими с одного конвейера. Коля не зря познакомился с такими. Девчонки были пусты и ничтожны, как куклы «Барби», но… Но лет десять назад сам Верников – чего греха таить – не отказался бы поочередно раздвинуть им ноги.
Однако сейчас рядом с ним сидела в еще не высохшем купальнике сорокалетняя Ирина Анохина. Красивая когда-то, но теперь потерявшая очертания фигуры, поблекшая лицом – и ей никогда не суждено было вновь сделаться такой, как эти две вагины на ножках. Десять лет дружбы пролетели незаметно – практически они состарились вместе, и теперь Верников не мог ее предать даже на словах. Поэтому он презрительно хмыкнул и сказал, стараясь вложить в интонацию максимум издевки:
– И что? Эта кривоногая уродина и есть предмет, из-за которого ты стеснялся идти к морю?