– Ну, что кричишь! Давай сюда. Погоны не можешь пришить. Что значит, не кадровик.
– Ага, не кадровик, – Генка облегченно перевел дух. – Ну, как там закусь?
За стол Олег офицеров пригласил уже в форме. Примерил фуражку, пару раз крутанулся: кругом, направо, налево.
– Как и не снимал, – удивился военком.
– А что ему сделается, сам же говоришь – кадровик, – хмыкнул Генка.
Андрей Яковлевич открыл холодильник, достал бутылку водки.
– Хватит коньяк жрать, – разлил сорокоградусную по стаканам. – Больше ничего не нашел, рюмок, фужеров нет, – встал, расправил плечи, подобрал животик, – ну, давай, капитан Максимов, не посрами Отечество! Друзей не забывай! Подвинул Олегу огромную мясистую помидору, – Бычье сердце, – люблю целые, с грядки, угощайся! – Окинул внимательным, прищуренным взглядом комнату, застолье, посмотрел на Олега, – Хоромы, скажем так, не богаты, не богаты. Но глаз нужен. Кто присматривать будет?
Болотков наполнил стаканы.
– Кто присматривать будет?
– Есть тут одна, – нашелся Олег.
– Надежный человек?
– Да что ты прицепился! – не выдержал Генка. – Все мы сделали. Живым выйдет из этого дерьма, сам тут жить будет. Нет – сыну распорядился.
Андрей Яковлевич взял стакан.
– Гена, ты ведь, действительно, молодой. Из-за этой площади такой может сыр-бор разогреться, что и костей не соберешь. Ну, а если все по уму сделали, то и слава богу.
Болотков открыл холодильник, достал еще бутылку.
– Ну что, теперь за пап, за мам?
Олег помалкивал, закусывал ветчиной, сыром. Он проголодался, дело уже к вечеру, а кроме стакана вина с утра во рту ничего не было.
– Ты ешь, ешь, – напутствовал его полковник. – Смотри, как живые, – он ножом с хрустом развалил надвое трепещущую, исходящую розовым прозрачным соком, помидору.
Генка протянул к мясистой красной половине руку, неожиданно отдернул ее:
– Да оно бьется!
– Ну, все, готов ЭНША.
Андрей Яковлевич макнул дольку в солонку, отхватил кус: по жирному подбородку заструился сок, закапал на скатерть, оставляя почему-то ярко-красные, расползающиеся пятна. Испуганно уставился на них, тряхнул головой, растеряно глянул на Сарина, потом на Болоткова, потрогал пальцем, лизнул. Опять растеряно посмотрел на офицеров.
– Язык прикусил от жадности, – засмеялся Генка, – Смотри! С лица сходит, сейчас блевать помчится.
И действительно, военком, зажав рот ладонью, ринулся в ванную.