– Это хорошо, что ты повеселел, – радуюсь я.
Это чертовски хорошо! Значит, недолго на нем висело колдовство. Самые маленькие умеют сопротивляться, потому что в них жизнь бьет ключом. Со взрослыми все гораздо сложнее.
– Владимир Николаевич сделал что-то плохое? – допытывается мальчишка, когда я усаживаю его на переднее сиденье.
– Не знаю пока… разберемся. Только пообещай мне, что не выйдешь из машины. Договорились?
Никита послушно кивает.
– Я знаю, что он сделал. Он… странный был. В новостях таких людей часто показывают. И еще я знаю, кто вы!
– А ты догадливый! В школе, небось, отличник?
– Хорошист, – вертит Никита головой, осматривая приборную панель. – Ну, вы идите, вам же надо, я вижу. Обещаю ничего не трогать.
Пока я, направляясь к подъезду, думаю, что сейчас сделаю с этим сукиным сыном Владимиром Николаевичем, в трубке, наконец, слышатся гудки!
– Спокойнее, Лёша, – вместо «алло» раздается в динамике.
– Уж сам разберусь, Виталик. Давай всех по адресу: город Кириши, улица Нефтехимиков, дом двадцать два.
– Совсем плохо?
– Совсем, – отвечаю и сбрасываю вызов.
Пока наряд приедет, пройдет часа полтора.
Долго. Очень долго.
Дверь в подъезде, похоже, еще со времен Советского Союза. Отзывается противным скрипом, когда я осторожно открываю ее одной рукой. Другой держусь за пантакль. И не напрасно: прямо над головой на облупившемся потолке еле заметно начерчена пентаграмма. Не окажись у меня этой вещицы – быть беде.
Пентаграммы работают, только когда нарисованы правильно: без грубых искажений и недостатков в написании латыни, сплошными непрерывными линиями.
Дотянувшись до круга, соскребаю ногтем несколько символов. Ловушка перестает быть активной, а сверху вновь доносится вой бешеной собаки. Только вот собака эта некогда была человеком, пока не утратила остатки мозгов.
Трижды внимательно осматриваю лестничный пролет: зловещих кругов с дьявольскими звездами не видно. Ступаю на первую ступеньку. Вторую. Третью. Сверху раздается скрип, предположительно, как раз на третьем этаже.
– А вот ни хрена у тебя не выйдет! – долетает, отскакивая от стен, раздраженный голос.
Недолгая возня, и Владимир Николаевич, заржав во всю глотку, удаляется обратно. Чувствую, как напряжение в воздухе постепенно исчезает, холод, пусть и не окончательно, отступает.
Значит, снял чары или направил в другую сторону.