– Болтовня в «В светских сплетнях». Была колонка такая в новом журнале, который редактирует Фрэнк Харрис. Весьма странное для Фрэнка чтиво, – подумал Мортон.
– Перенимаешь от меня самое лучшее.
Уэнзли, конечно же, не был художником типа Огастеса Джона. Он жил на Мелбери Роуд в Кенсингтоне – художественное окружение покойного президента Королевской академии, лорда Лейтона, как это представил Пирсонс, но у него была студия в Сент-Джонс Вуд>3, который некогда был владением мистера Бурка. Это ничего не говорило Мортону, но, попав туда, он понял: это была студия для художника, который хотел жить как биржевой маклер.
Уэнзли уже был там, скорее всего, уже ждал. Он не работал – на нём не было блузы, следов краски на нём и палитра была пуста. На нём был просторный пиджак и жилет, несколько светловатый оттенок для бежевых брюк, высокий воротничок – в целом, этакий вид щегольского военного офицера в штатском. Аккуратно и коротко постриженный усы и борода создавали впечатление, что он только-только встал из кресла полкового парикмахера, который, видимо, до сих пор вытряхивает где-то свою простынку.
Дверь открыл дворецкий, который препроводил Мортона к зданию в стиле королевы Анны>4, и затем на второй этаж в студию размером с железнодорожный вокзал провинциального городка. Потолок на высоте в три его роста, пол покрывали ковры; камин с готической облицовкой, такого размера, что в нём поместился бы кэб, занимал часть одной стены; повсюду стояли мягкие кресла. На столе с мраморным верхом, за которым могли бы сесть человек двенадцать, были разложены принадлежности художника, как бы подтверждая тот факт, что сам живописец где-то здесь. Рядом со столом стоял мольберт высотой три метра, на котором был натянут холст, где-то 180 х 120 см, с изображением на нём двух молодых девушек и собаки. Сам художник стоял перед этим холстом, будто готовился его защищать.
– Я Мортон.
– Да, да. Вы писали мне о встрече.
В действительности Мортон отправил ему свою визитную карточку, на оборотной стороне которой карандашом написал: «Касательно Кэтрин Джонсон»; Уэнзли прислал ему записку, в которой предлагалось встретиться в его студии, а не дома.
– Ваш дом и ваша студия в разных местах?
– Мне нужно, чтобы меня не отвлекали. Уэнзли выдохнул и втянул живот, который он поддерживал; теперь это был вполне приятный человек с вялым, пухлым и плотно набитым животом – никак не монашествующий художник. Мортон произнёс: