Старшинов представил, как гражданка Моро, придерживая блюдечко не толще бумажного листа, тянулась губами к краю чашки, в которой дымился ароматный чай. Потом наливала из пол литры ровно по мерке «100» в стакан и, оттопырив мизинчик с наманикюренным ногтем, привычно опрокидывала водку в рот. Щелкала зажигалка-пистолет, и пепел просыпался в кастрюльку глиняного «мента», взгляд, преломленный толстыми линзами, упирается в разложенные на столе карты Таро, а пальцы тем временем теребят вот эту металлическую штучку, назначение которой участковый не знает, но, похоже, старинную.
Бред…
Но и на коллекцию всё это не походило. За коллекциями следят трепетно, хранят бережно, протирают, расставляют, сдувают пылинки.
Вот этажерка в углу заставлена не меньше серванта, но в нагромождении предметов угадывается система. На самом верху, на вязаной салфетке, чем-то напоминающей вологодские кружева, дугообразная рамка из органического стекла без фотографии. В такую вставляют снимки дорогих сердцу людей, держат на видном месте, но эта пуста. Марка производителя в зеркальном отражении выбита в левом нижнем углу и залита бронзовой краской. Ниже две мягких игрушки: потрепанный медвежонок с глазами пуговицами, ровесник Старшинова, а то и старше, и совсем новый, в бейсболке и с бутылкой кока-колы в мохнатых лапах. На полку ниже, меж четырьмя стойками втиснута низкая плетеная корзинка с какой-то икебаной – сухая трава точит во все стороны, мелкие сухие цветки островками гнездятся меж округлых камешков, на самом большом тускло поблескивает перстень с печаткой. Основание этажерки утопает в россыпи разноцветных упаковок, не помещающихся на нижней полке, а перед этим отвалом горделиво возвышается розовый пластиковый член с яйцами. Секунду спустя Старшинов сообразил, что разноцветные пакетики и коробочки, ничто иное как упаковки презервативов…
Участковый сдвинул фуражку на затылок…
Что за черт!? Не то что бы Старшинова покоробило, – видали и не такое! – но очень уж неожиданно. Он еще раз бегло осмотрел полки серванта, этажерки, перевел взгляд далее. Тяжелые зеленые портьеры на окне с широким ламбрекеном – свисающие кисти в облезшей позолоте. В складках ткани залегли густые тени. В другом углу торшер с цилиндрическим узким абажуром, затянутым сморщенной, – бумагой? тканью? – серого цвета с бледно-синим орнаментом: что-то азиатское. Вид переплетений бесконечных синих полосок, что-то задел в душе, коснулся каких-то струнок, шевельнул в голове закупоренные сосуды, проталкивая через бляшки кровь. Старшинов подошел ближе и даже протянул руку, чтобы коснуться, вспомнить,…