Мне казалось, что я родился в этом захолустном селе, здесь пас коров, ходил с хлопцами в ночное, на вечорныцях, где-то в сторонке, слушал россказни и песни… Я видел, как кололи кабана, который в агонии хрюкнул, и его стали разделывать, видел, как свежевальщик обухом топора гахнул в межрожье годовалого бычка, и тот, свалившись, парализованными глазами глядел в поднебесье. Когда живодер протянул кружку с теплой, нацеженной из разрезанной глотки бычка кровью, меня едва не стошнило, но я выпил, не дыша носом и вспомнив вкус томатного сока, чтоб не так противно было, а парубки, наблюдавшие за мной, что-то говорили и смеялись нарочито громко.
– Ты не дрейфь, – сказал живодер, – всегда лакай такую кровушку! Прибор будет кобелем стоять! Каждая баба после палкодрона будет от счастья гопака танцевать!
Каждое утро приходил дядько Степан, сельский коваль, и мне под его каламбур:
"Глуши первачка-дурачка – охмелеешь сразу!" – приходилось пить. Самогоночка горячо ползла по горлу, внутренностям, обжигая их, наполняла мозги тугим, упругим дурманом, делая мысли весело танцующими. Мне казалось, что все вокруг тоже хмельное. Я ощущал сильное сердцебиение, чудилось, что сердце, словно задыхаясь, вот-вот остановится; хотелось выскочить из-за стола, убежать в ржаное, ласкающее колосьями, поле.
Когда жена, обнимая меня в постели, трогая пенис, пьяно шептала: "А ты знаешь, Фаина по-молдавски – "мука"?.. – сквозь хмель у меня пробивалось: "Лежал бы с ней рядом кто другой – она бы говорила и делала то же самое…"
Но наплыв страсти был настолько мощный, что я заставлял ее встать, брал ее за руку и мы, ковыляя, уходили к заветному сараю. Поднимались на горище, где пахло соломой, и я, не целуя ее, чувствуя на плечах ее девически упругие красивые ноги, работал уверенно, с наслаждением… так, как будто мстил ее прежним любовникам.
Фаина сексапильно кряхтела, постанывала, поохивала (это меня чертовски возбуждало), и я, видя в глубине чердака фосфоресцирующие кошачьи глазки, словно подглядывающие за нами, ощущал волшебно-божественный оргазм, вслед за которым спринцевал влагалище спермой.
В городе началась другая жизнь.
Я прихватывал работу и после смены, – старый токарный станок натужно гудел, порой неожиданно останавливаясь. В конце месяца, получая зарплату, я отходил от окошка кассы, и, пересчитав деньги, вздыхал: "Сколько пота и сил ушло – и такие крохи!..А дармоеды разные и аферюги отхватывают огромные куши, всегда живя за счет народа!.."