Кто-то вошел в палату.
– Сань, ты мне очень нужен, – узнал я голос медсестры Веры.
Мы пошли к кабинету заведующего. Вера открыла дверь: не зажигая свет, подошла к к кожаному дивану.
– Да иди же сюда! Чего стоишь? Смотри, какая чертовщина.
Она пылко обвила руками мою шею, мощно потянула на себя, чтобы упали на диван. Не выдержав "натиска", я свалился на голое, с раздвинутыми ногами тело. Ее правая рука, мгновенно проникнув под пижамные штаны, схватила фэйс, жадно мастурбируя его. Ловким движением я опрокинулся на пол, встал и пошел к выходу.
– Ну и падла же ты! – зашипела Верка. – Завтра же, курвячий потрох, не будешь лазить со своей лахудрой по рощам! И спецключ у тебя, мразюка, отберут!..
* * *
Оказывается, Валенька жила недалеко от больницы, почти рядом. У нее как у больной с легким диагнозом тоже был вольный выход: главное, вовремя прийти в отделение к обеду или ужину.
Валенька была сегодня слегка веселая и даже пахла простенькими духами. Она предложила пойти в Кирилловскую церковь, но не с территории больницы, а с улицы.
Вот зигзагообразная лестница, "петербургские" фонари. В церкви тихо, светло, прохладно. На длинных стойках горят электрические лампы. Аннотированные таблички на ножках – как пюпитры. Некоторые мраморные плиты под ногами уныло вздыхают, вспоминая тех, кто здесь когда-то ходил, и одновременно отсчитывают время столетий. Возле крестообразных столбов – стулья. Мы с Валенькой всматриваемся, как бы вслушиваемся во фрески, словно разговариваем с дальними-далекими предками. Эти говорящие, живые стены, впитавшие в себя жизнь, чувства и мысли веков, удивляют, поражают, заставляют задуматься о настоящем, прошедшем, будущем. И наше благоговение они тоже слышат и неторопливо впитывают в святые поры своей твердой плоти – вот почему здесь такая целебная аура. Святые лики укоризненно смотрят со стен, словно спрашивают: не согрешил ли? Благоговейная тишина церкви и эти строгие, провидческие взгляды как бы очищают и мысли, и душу человеческую.
Я чувствовал: стоя перед иконами, мы духовно причащались, исповедовались, каялись.
Мы пришли к Валеньке. И, словно ждали этого всю жизнь, разделись друг перед другом.
Она дрожала, как от холода, чего-то очень страшась. Я взял ее на руки, положил на кровать – она дрожала пуще прежнего.