– Вот-вот! – буркнул Джон. – Ты даже переняла излюбленную позу нашего лорда и его брата и теперь думаешь, что стала непобедимой и можешь спорить со мной. Надень куртку!
– Да ведь жарко, Джон! – раздался в ответ серебристый смех Марианны. – Вода как парное молоко, а воздух совсем раскалился за день и даже в малости не остыл! Не иначе как быть грозе!
Джон, запрокинув голову, посмотрел на вечернее – уже почти ночное – небо и уверенно заявил:
– Не будет грозы. Идем к костру.
Марианна согласно кивнула, и они неспешно пошли по тропинке прочь от реки на красные отблески костра. Джон подхватил колчан Марианны, который она отдала без спора, едва он потянул за ремень на ее плече. Марианна шла, вдыхая полной грудью лесной воздух, то и дело беспечно срывая высокие стебельки травы, что росла по краям тропинки. Джон искоса очень внимательно разглядывал ее, но так, чтобы Марианна не заметила его взгляда.
Она окрепла от постоянных ратных занятий и бесконечных поездок по Шервуду. От той девушки – исхудавшей, озиравшейся взглядом волка-подростка – почти ничего не осталось, кроме обычно сурового и неулыбчивого лица. Ее походка, жесты, взгляд исполнились уверенностью. Вспомнив, как он укрывал ее плащом, когда она надломленным стебельком лежала на руках лорда Шервуда во Фледстане, Джон подумал, что Робин действительно знал, что делал, взяв ее в стрелки и заняв так, что у нее просто не оставалось времени думать о чем-то другом, кроме тренировок и службы вольному Шервуду.
А еще – и Джон только удивлялся тому, что он один это замечал, – она вновь становилась красавицей, и даже краше, чем была прежде. Ее светлые волосы наконец отросли, пусть пока не так, как привычно для женщины. Но стараниями Кэтрин, которая сама подстригала Марианну, они больше не топорщились стерней, а обрамляли лицо, подчеркивая его точеные и нежные черты. Ратные занятия не изменили совершенных линий ее тела, но придали особую грациозность движениям – грациозность сильного, опасного и изящного зверя. Ее руки вновь стали ухоженными, и Джон, едва заметив эту перемену, когда ногти Марианны перестали быть обломанными и грязными, а приобрели розовую чистоту и красивую форму, спросил жену, не ее ли это заботы. «Нет, – сказала Кэтрин и улыбнулась мужу, словно они были в заговоре, – это уже дело рук самой Марианны». Тогда Джон понял, что в Марианне, как бы она ни показывала иное, не умерла женщина, которой важна ее красота. И теперь он решил, что время для разговора, к которому он готовился давно, настало.