— Угу, еще яблоки запекать будешь…
Дома срач, за дитем я слежу… Я тебя просил пирог испечь, а ты — некогда,
некогда…
“Пирогов еще тебе”, — подумала Оля
мрачно.
— Та-ак! — Голос Паши не предвещал
ничего хорошего. Катюшка выплюнула сосок и захныкала. — А это что?
— Где? — с вызовом ответила Оля,
снова пристраивая дочь к груди, хотя прекрасно поняла, о чем идет речь. Паша,
выходя, наткнулся на новую коляску, которую Оля не закатила домой, потому что в
прихожей стояла первая, купленная Пашей.
— За дверью, где.
— Коляска.
— Я вижу, что коляска! — крикнул
Паша, и девочка снова заревела от испуга. — Это ты назло, потому что моя не
угодила?
— Паша, ну тише! Ты ее пугаешь, —
сказала Оля и добавила: — Эту нам
подарили.
— То есть как — подарили?
— Даром отдали. Ты за 1200 нашел, а
я даром нашла, — сказал Оля, вызывающе задрав подбородок. — И деньги не забудь
отдать.
— Да что ты мне мозг выносишь? Зачем
тебе деньги сейчас, все равно дома сидишь! — Паша топнул ногой в сердцах. — Да
пошла ты, клуша! — И хлопнул дверью.
Катюшка зашлась в крике, Оля бросила
вслед закрывшейся двери что-то злое и нецензурное и принялась успокаивать
ребенка.
Позвонила мама.
— Ну как? Купила коляску? Хорошая?
— Да… — протянула Оля, стараясь,
чтобы голос звучал как обычно. — Купила.
— Слышу, ты что-то расстроенная, —
все же уловила мать, — с дефектом, что ли?
— Паша у меня с дефектом… — в
сердцах произнесла Оля.
— Поссорились? Чего случилось? —
насторожилась мать.
Оля, вздохнув, вкратце пересказала
эпопею с коляской. И закончила:
— Я хочу от него уйти.
— Оль, ну ты что! — возмутилась
мама. — Что значит уйдешь? Куда ты уйдешь? Кому ты с ребенком нужна? Не
проживешь ведь. Ну и что? Знаешь, сколько мне папаша твой кровушки попил? А я
ничего, простила. Все так живут. Единственное, конечно, не расписаны вы, это
плохо. Лучше расписались бы.
Мама, конечно, попала в больное. Оля
всегда тушевалась, когда ее спрашивали про ее семейный статус. Она не могла
никого убедить, повторяя Пашины сентенции о браке как пережитке прошлого.
Потому что сама в это не верила.
К тому же не все собеседники
оказывались деликатными. Некоторые начинали уверять Олю, что она сама виновата,
не настояла, не захомутала, по-женски мудро не намекнула, слишком легко
согласилась на сожительство — “ну а че ему теперь жениться, ты же и так и ужин,
и постель”...