- Как ты можешь так, говорить?! Себя в зеркало видел?! – графиня
еще более повысила голос. – Немедленно ложись на диван, - она
указала на тот, что стоял у второго окна гостиной, - Я сама решу,
что тебе нужно. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы своевольничать.
Надежда Дмитриевна! Скорее сюда! Айлин, стой пока здесь, потом
расскажешь всю правду, что случилось. Так полицию… Полицию пока не
надо, - последнее она сказала уже негромко.
Нет, я понимаю, мама есть мама: материнская забота, обалдение от
моего вида… только не нужно мной, вольным Астерием, управлять как
маленьким мальчишкой.
- В общем так, я в ванную, принесите кто-нибудь чистую рубашку и
брюки, - решил я, скидывая туфли и тут же поймал на себе прямо-таки
огненный взгляд маминых карих глаз. Так и хотелось сказать: «Да, я
вас понимаю, Елена Викторовна, прежний Сашенька был несколько более
покладист. Придется вам, ваше сиятельство, привыкать к переменам.
Их будет много». Повернулся к Синицыной и попросил: – Айлин,
пожалуйста, присядь пока в кресло. Я быстро.
- Саша! - Елена Викторовна резко качнула головой, разметав
каштановые локоны. – Ты почему вредничаешь?!
- Потому, мама. Потому, что я лучше знаю, что мне сейчас нужно.
Я не хочу уделать диван кровью. Мне некомфортно в грязной, липкой
одежде. Все, вопрос мелочный и он исчерпан! – я направился по
коридору, подсвеченному кристаллами в дымчатом стекле. Сделав
несколько шагов, обернулся: - И насчет «всей правды»: Айлин не
может ее знать. Она опоздала к началу этого представления с
мордобитием. Всю правду знаю только я. Вернусь, расскажу. А мою
подругу не надо мучить расспросами.
- Вы посмотрите на него! – вспылила графиня.
Я спиной почувствовал, как она недовольна своим сыном. Все-таки
прежний Сашенька был немного послушнее. Что поделаешь: взрослеем,
борзеем.
Не люблю ванную на первом этаже: она гораздо меньше и какая-то
неудобная. От керамической плитки, бежевой с голубыми прожилками,
веет холодом. Зато здесь большая раковина, сверкающая начищенной
медью. Над ней удобно мыться, если по пояс. Что я и сделал,
оставшись лишь в брюках, которые расстегнул и приспустил, смыл с
себя подсохшую кровь. Осторожно омыл лицо, некоторое время
разглядывая его в большом зеркале, в нефритовой рамке. Да, рожа моя
знатно отхватила: заплывший глаз стал еще темнее, губы точно
багровые вареники. И ухо опухло. Теперь я похож на этакого уродца.
С такой веселой физиономией к Ковалевской точно не подкатишь.
Однозначно в школу завтра не пойду. Хотя очень надо. Последний
месяц перед выпускными самый важный. Впрочем, кто это говорит?
Прежний Саша Елецкий? Успокойтесь, граф, школа – далеко не самое
важное в жизни. Впрочем, как и академия. Скажу более: в любой жизни
вообще нет ничего важного. Но чтобы от души играть в явление под
названием «Жизнь», некоторую важность все же придавать надо, но
только дозировано. Я подмигнул себе единственным открытым глазом –
карим, как у мамы, с зеленоватым оттенком, доставшимся от отца.