В 1908 году у молодой вдовы с ребенком выбор профессий был не так уж велик, но мне не хотелось быть обузой ни для родителей Джеймса, ни для Хелен и Томми.
В свои шестнадцать я знала достаточно, чтобы понимать, что мир меняется. Я слышала об автомобилях, но никогда их не видела. Люди рассказывали и о человеке по имени Эдисон, который изобрел электрический свет, и что им пользовались в больших городах. Но в нашем городке не было ни одного дома с электричеством. Вершиной современных технологий считались такие дома, как у Хелен, где прямо в доме была колонка, подведенная к колодцу.
Конноры обращались со мной, как с родной дочерью, а Лулу просто купалась в их ласке и любви. Они сказали, что я могу хоть вечно жить во флигеле, если пожелаю, они будут только рады. Даже давали мне денег, когда могли, но тот год, когда погиб Джеймс, выдался тяжелым, и многие фермеры не могли оплачивать свои покупки в лавке и жили в кредит.
Папаша Коннор начал сдавать, и ему пришлось нанять помощника, который взял бы на себя обязанности Джеймса. Это тоже сказалось на бюджете. Я знала, что им приходится нелегко, и не могла осмелиться просить у них денег. Мой зять держал в своей лавке книгу, куда вносил все расходы. В конце месяца они погашались. Я знаю, что он записывал на мой счет лишь половину той суммы, что я тратила. Мы это не обсуждали, но я была ему благодарна.
Однажды после церкви сестра Кларк как раз говорила мне о том, какой хорошенькой выросла Лулу:
– У нее и платье совсем как твое синее ситцевое, Мод! Наденьте их вместе, будет просто волшебно!
– Не получится, сестра Кларк. Я перешила это платье из своего старого. Она так быстро растет, что не успеваю я оглянуться, как приходится опять шить новую одежду.
– Ну, ручки-то у тебя золотые! Взять хотя бы вот эту вышивку цветочками. Не хуже платьев, что продаются в Сент-Луисе!
Сестра Кларк внимательнее пригляделась к платью, что было на мне. Ткань на локтях и плечах уже начала вытираться, и вид был такой, будто оно вот-вот рассыплется.
– Тяжко тебе приходится, да, Мод?