– Ритонька! – обращался к ней ласково дедушка. – Ты смотри у меня, не брось табакерочку-то в ведерко.
Табакерка тут же, конечно, оказывалась выброшенной баловницей именно в помойное ведро.
– Ах ты, стерьва такая, подугорная, дерёть тя коза, – начинал ругаться дед, хотя все видели, как он счастлив играть таким образом с любимицей (кстати, ругательство «подугорная» происходило от положения дома: он располагался наверху Пятницкой горы, которую в годы моего детства называли Горой имени 25-летия Октября, те же, кто жил внизу, был классом ниже, это были «подугорные»).
Ритонька (как мы все её звали) после освобождения из Кине-шемской тюрьмы (пробыла она в заключении почти полгода) работала по специальности в хозяйстве при Юрьевецком пивзаводе.
В нее влюбился высокий красавец с прямо противоположным характером – малоразговорчивый Юрий Михайлович Меньков, механик Юрьевецкого порта. Они составили замечательную пару. Ритуля превращала жизнь в праздник, Юра млел от любви к жене, всегда улыбался и отделывался малосложными репликами. Он был удивительно приятным, родственным и теплым человеком. Двое их детей – Лида и Миша – продолжают их род.
Итак, после смерти родителей мой будущий отец в одиннадцатилетнем возрасте оказался в семье его дяди. Но жизнь там показалась мальчику невыносимой, а характер был, видимо, очень свободолюбивым, и папа вскоре ушел из приемной семьи и стал жить независимо. К этому времени он успел закончить четырехклассное городское училище (в одной из автобиографий папа написал, что вначале его отдали в еврейскую школу при синагоге, но учить иврит он не захотел, после чего и был принят в городское училище).
Н. И. Сойфер между 1922–1928 гг.
Как писал папа в своей автобиографии: «Одиннадцати лет я начал вести самостоятельную жизнь». Он устроился учеником в матрасную мастерскую Бориса Сумятского в Мариуполе. Вот отрывок из автобиографии папы, написанной им в 1931 г.
/У Б. Сумяцкого/ я учился 3 года и вследствие тяжелых условий ученичества и эксплоатации в 1913 г. перешел в механический завод Бердникова по выработке ручек и петель для дверей… Здесь мне пришлось впервые испытать самостоятельную жизнь, ввиду того, что по сравнению с ученичеством у Сумяцкого, где я находился на полном содержании, у Бердникова мне была предоставлена лишь квартира, остальная жизнь зависела от той выработки, которую я производил на станке, а оплата была введена поштучно и была слишком низкой. Несмотря на то, что я работал по 14 час. и больше, получаемого заработка мне хватало на пищу, а об одежде и думать было нечего. Кроме того, за всякую порчу на станке (выпускаемый брак) с меня удерживали. Дошло до того, что мне почти ничего не оставалось, ив 1914 г. я перешел в кроваточное отделение однофамильца Сойфера, у которого работал до 1916 г., приобретя квалификацию кроваточного подмастерья. Приходящими заказчиками в большинстве были железнодорожники Мариупольского узла. С одним из них, Сологубом Семеном Емельяновичем, я был хорошо знаком, и он, сочувствуя мне, предложил уехать на станцию Юзово