– От скромности ты точно не умрешь. – Синицкий махнул еще одну стопку и поморщился.
– Ну, в гробу я буду лежать уж такой скромный, что дальше некуда. Саш, что такое между нами? Я сначала думал, все дело в Даре, но, похоже, есть что-то еще? Ты мне симпатичен, я уважаю тебя, как режиссера. И ты все-таки взял меня на эту роль. Почему, кстати? Надеюсь, не из-за Деда?
– Нет. Мне понравилось то, что ты показал. Это оказалась не совсем та трактовка, которую я представлял себе, но… Это было интересно.
– И мы даже похожи с тобой.
– Чем это?
– Мы оба – человеки в футлярах. Только мой футляр более… декоративный.
– Обиделся!
– Так ты ж и хотел обидеть.
– В общем, да. Прости.
– То, что ты видишь, – это фасад. Красивая вывеска. Посторонним вход воспрещен.
– Да, я здорово в тебе ошибался.
– Саша, просто расскажи мне все. Освободись, наконец. Я пойму. Мне кажется, уже понимаю.
Синицкий взглянул на Алымова несчастными глазами. Его уже слегка развезло от выпитого – Сергей с некоторой тревогой наблюдал, как тот опрокидывает стопку за стопкой. Еще не хватало, чтобы он оказался алкоголиком!
– Я не хочу, чтобы ты думал… Черт, как трудно! – У Синицкого задрожали руки, и он спрятал их под стол. – Я вовсе не гей! Но тогда, в институте… В общем, я был одержим тобой. Ну, как Львов – Ивановым.
– Я так и понял. Знаешь, что я думаю? Нас сейчас так заморочили, сведя все к сексу, что простые человеческие чувства начинают казаться каким-то извращением.
– Да, наверно. Не знаю. Почти двадцать лет прошло! Я думал, что избавился от этого наваждения навсегда! А тогда… Я всерьез опасался, что у меня нетрадиционная ориентация. Собирался покончить с собой, если бы это оказалось правдой.
– Господи…
– Такой вот был идиот. И в результате возне-навидел тебя, потому что боялся признать… ну… что я…
– Я понимаю.
– Мучился страшно. Был бы гомиком, тогда хоть понятно! А так… Что это? Какое-то безумие, болезнь. Не знаю, чего я жаждал на самом деле: быть с тобой или… быть тобой. А ты меня просто не замечал. Я страшно хотел в вашу компанию, завидовал вашей легкости! Вы так радостно существовали – словно летали. Особенно ты.
– А ты нам казался снобом, высоколобым интеллектуалом. Такой Артур Миллер. Я, честно говоря, робел. Полным дураком себя чувствовал, правда! Вот, думал, серьезный парень, умственный. Из него точно выйдет толк. А я был страшно в себе не уверен.