Окно.
Вполне себе стандартное белое пластиковое окно, стоящее на
проветривании и защищенное от всепоглащающего ужаса окружающей
реальности смертельно-надежной москитной сеточкой.
Теперь будем действовать хитрее.
Переоценил я себя, мое фееричное появление произвело не так
много шума, как мне могло показаться, ну разбили стекло и зарычала
чья-то псина. И что? Не из калаша же в небо пару рожков
выпускают.
Н-да, рано начал наговаривать на обитателей этого места.
Соседство с всевозможной алкотой приучили их не особо реагировать
на настолько незначительные звуки.
Взял колобка с едким соком в руки. Блять, он… вот вроде секунду
назад был твердым, как обгрызенная говяжья голень, засохшая на
солнце, а стоило моим пальцам прикоснуться к нему, как очертания
«тела» поплыли. На ощупь, как мякиш только что испеченного хлеба.
Он обвис в моих руках, впрочем, особо не выходя из своих примерных
околосферических очертаний. Это он типа так любовь проявляет?
Расслабился на руках батеньки? Ну давай, замурчи еще.
Кислота была слабенькой.
Пластик бесшумно шипел и пенился минут пять, пока я не снял окно
с петель.
Залез в образовавшийся проем и стараяь особо не топать подовшами
берцев прошествовал в следующую комнату. Диван, книжный шкаф,
телевизор – ничего интересного. В спальне обнаружилась шикарная
кровать, вполне себе подходящая под определение «траходром» и
пузато-плюгавенький мужичок на ней, едва прикрытый простынью.
Ну, что это за мразь такая? Он не мог жениться и настрогать с
десяток пиздюков? Что за эгоизм? Мне его только одного убивать?
Никакого уважения к людям. Грохнул его быстро. Закрыл ладонью
глотку и погрузил лезвие ножа в горло, прошло, как в масло – я умею
точить колюще-режущее. Краткосрочные хрипы и конвульсии, много
крови и, наконец, он обмяк.
Хуйня ебаная.
Плюнул ему в глаз и пошел искать кухню.
Какой наглец, в свое удовольствие он, сука, решил пожить… ну не
мудак ли?
В двухкамерном холодильнике нашлась полупустая кастрюля борща,
тарелка с кусками домашней пиццы и так по мелочи. Влил в борщ весь
оставшийся майонез, размешал и начал жрать холодным.
Поймал себя на мысли, что ищу что-то внутри своей души.
Что-то, что должно было вскинуться и воспротивиться одной мысли,
чтобы сидеть на неосвещенной кухне и спокойно есть чужую еду, когда
в соседней комнате остывает тело человека, которого я
собственноручно лишил жизни.