Сбросив с себя пресс-секретарскую мантию, Евгения вернулась в свою прежнюю редакцию и уже через год опять её возглавила. Статус в журналистике ей достался дорогой ценой, и с этой работой было нелегко надолго расстаться.
Физическая слабость иногда ещё ощущалась. Вначале ей казалось, что она не больная, но… и не здоровая, что это депрессия, или нет – не депрессия. Постепенно с уменьшением эмоциональной нервной нагрузки, прошла апатия, хотелось жить, быть с людьми и писать о них.
Как-то в кабинете Главного редактора газеты раздался звонок:
– Алло, Ткачева, здравствуй! Узнаешь? Нужна помощь.
– Какая?
– Да что-то мой референт напутала, а я не посмотрел и выложил все это на республиканском совещании. Теперь министр требует объяснительную. Помоги написать, а? По-ткачёвски, как ты умеешь.
– А ты не изменился. Больницу помнишь? И разговор о соках тоже? Так что утоляй свою жажду где-нибудь в другом месте.
А примерно через месяц газеты сообщили об освобождении Ордынского с занимаемой должности.
Читая об этом, робкая поступь улыбки шевельнула губы:
«И на кого и на что я потратила десять лет?! Бог ты мой!.. Может, написать об этом?» Она не раз поневоле соблазнялась мыслью подвести итог своей творческой жизни. Её статей, очерков не счесть; это и публицистика, и поэзия, и проза; вместе с ними она пережила несусветную толкотню света и мрака, зла и добра, признания и забвения. Её мысли всегда были свежими, своими, не взятыми напрокат. Возникали они из жизни, были конкретны и реалистичны.