– Можно. Мне поебать, чем ты заниматься будешь. Два правила пока. Первое, трахаешься только со мной. Потом свои убытки перекрывать будешь. И второе, чтобы дома была к моему возвращению.
– А как мне понять, что ты домой собрался?
– Изобретательность прояви. Всё, Мир, у меня дела.
Обрубает, как какую-то шавку от себя прогоняя. Я проглатываю это оскорбление, хотя хочется ответить. Или в лицо его красивое вцепится. Губами или ногтями ещё непонятно, но хочется. Зудит всё от желания отстоять себя.
Особенно с ним.
Особенно сейчас.
Но я терплю. Лишь шире улыбаться начинаю, языком по кромке зубов проходясь. Киваю и сильнее в чужую кофту кутаюсь, согреваясь. В комнате тепло, а мне кажется, что в Антарктиду закинуло.
В коридоре я себе секунду даю. Облокачиваюсь о стену и дышу глубоко. Прихожу в себя, остатки чувств сбрасываю. Несказанные слова, остывшую похоть, желание чужой кожи касаться.
Снова к электронной сигарете тянусь. Тим грозил, что я когда-то рак лёгких получу с этой глицериновой дрянью. Одна проблема. Так проще было бы. Да и какая разница, от дыма или болезней будет органы жечь. Всё хорошо, лишь бы задушить неуместные желания.
На улице темнеет окончательно. Уличные фонари почти все разбиты, только свет в окнах освещает. Вздрагиваю от порывов ветра, переступая с ноги на ногу. У перехода носки купила, хоть не босиком.
Меня уже ждут. У чёрного джипа двое охранников топчутся, на меня взгляды редкие кидают. Знают, кто я такая и догадываются, как я себе защиту Царя получила.
Раньше задевало. Шёпот, слухи, взгляды грязные. А сейчас уже плевать, ничего не жалит, ничего больно не делает. Слова это лишь мишура, домыслы чужие. Мне нет до этого дела. Неправда же. А когда правда – так чего обижаться, если действительно херню творишь.
Так что – плевать. И когда ложь, и когда правда. Чужое мнение гниль, ничего не значащая. Царь меня может ранить, семья. А эти, охранники на одно лицо, даже не запоминаются.
– Садись, пока не замёрзла, - один из них даже дверь мне открывает. Его я знаю, видела уже с Царём. – Заболеешь ты, а шеф нам голову снесёт.
– Не снесёт, Дим, - имя вспоминаю и замечаю, как охранник удивлённо вскидывается. Приятно, что хоть кого-то своими знаниями ещё могу поразить. – Я могу в машине докурить?
– А за это точно жизни лишимся, - второй помладше, совсем ребёнок ещё. Лет может двадцать, двадцать два максимум. Как забавно, что в двадцать пять для меня такой возраст детским кажется. – Я Андрей.