С одной из коек доносился сдавленный
плач. Золотисто-русая девушка рыдала в подушку, сжавшись в комочек.
Соседки старательно отводили взгляд, кусая губы и явно пытаясь не
замечать происходящего. Надежда тихо поднялась, подошла, присев на
край койки. Погладила девушку по плечу.
- Мама, - срывающимся шепотом
причитала та. – Я к маме хочу. Моя мама… она будет волноваться. Она
меня ждет, переживает, а я… туу-у-ут… мамочка… мамочка моя…
Прикосновения Надежды только усилили
потоки слез. Не прошло и минуты, как золотистоволосая девушка
плакала навзрыд, обнимая утешительницу за шею. На вид ей было не
больше семнадцати лет. Наверное, только-только школу закончила.
Поступила в институт, возвращалась домой с занятий и…Господи, как
это чудовищно! Ладно – она, по большому счету, о ней некому
переживать. Но этой девочке-то за что такие страдания?
Не без труда Надежде удалось как-то
отцепить от себя судорожно цеплявшиеся за ее шею руки. Обессилевшая
от слез, вся погруженная в свое отчаяние, девушка скорчилась на
койке, закрыв лицо руками. Надежда тихо встала. Ноги сами понесли
ее к двери, в то время как понемногу все взгляды буквально прилипли
к ее спине.
Остановившись на пороге, Надежда
окинула дверь взглядом. Ни ручки, ни щели замка, ни смотрового
окошечка. Просто прямоугольник с глазками камер наблюдения над
верхним косяком. Как в тюрьме – внутренних запоров тут нет.
Помедлив – если камеры есть, они должны ее уже заметить – женщина
подняла руку и тихо постучала.
Тишина. Неужели похитителям все
равно?
Но только она решила повторить
попытку, как дверь все-таки бесшумно отъехала в сторону. На пороге
стояли двое. По виду – земляне, разве что волосы и кожа странного
красно-лилового оттенка.
- Чего надо?
Механический голос переводчика
сработал с опозданием, полностью убрав интонации. Надежда отступила
на шаг.
- Послушайте. Я все понимаю… то есть,
не знаю… это ваши обычаи, они в этом мире… здесь и сейчас так,
наверное, и надо поступать, но… ведь вы же тоже люди… или… ну… у
вас должны же быть какие-то чувства! – говорить было больно, каждое
слово царапало горло, и женщина волновалась, пытаясь подобрать
нужные слова. – Девочке больно. Девочка плачет, - она указала на
койку, где золотоволосая девушка уже не плакала, а просто стонала и
вздыхала в тоске. – Ей надо домой. К маме. У нее семья, понимаете?
Она не может быть… как мы… как все. Послушайте, может быть, можно
что-нибудь сделать? Для нее?