Рильер отлично видел это и теперь
ждал лишь удобного времени, чтобы снова подступиться к его
величеству с указом о запрете дуэлей. Граф де Келюс был уже позабыт
королём, его место прочно занял другой человек – молодой д’Эпернон,
славящийся своей красотой и ратными подвигами во время войны с
виистанскими хаосопоклонниками. По слухам д’Эпернон также должен
был участвовать в дуэли в Турнельском парке, но ему не хватило
соперника и он вынужден был покинуть смертное поле, прежде чем
зазвенела сталь. Никто не обвинял в трусости храбреца, заслужившего
славу своей шпагой в Виисте, и всё же он чувствовал себя
ущемлённым. Его товарищи дрались за честь короля в поединке,
вышедшем за рамки простой дуэли, а ему места не нашлось. Это грызло
д’Эпернона изнутри, заставляя ввязываться в дуэли, на которые
король хоть и смотрел косо, но всё прощал своему миньону. Все
нотации, которыми отделывался обычно д’Эпернон, начинались со слов
короля о том, что он не желает возводить ещё один мраморный
памятник теперь уже на могиле д’Эпернона, или же напоминания о
ненавистной самому королю шутке про «изрубить в мрамор». Вот только
нотациями всё и заканчивалось, а д’Эпернон часто уже на следующее
утро скрещивал с кем-нибудь шпаги.
Теперь же он искал ссоры с
вернувшимся в Эпиналь Антрагэ. Как ни странно, прежний вертопрах и
повеса Антрагэ возвратился на Родину совсем иным человеком. Он не
интересовался придворной жизнью, появляясь на приёмах лишь в свите
сюзерена, мало танцевал и почти ни с кем не общался. Не отдавал он
должное и вину, как думали многие, ведь чем, как не беспробудным
пьянством можно было оправдать подобное поведение. Начали шептаться
о пристрастии Антрагэ к порошку Мариани – ведь где, как не в
Водачче, куда бежал Антрагэ от королевского гнева, тот можно было
легко раздобыть. Находились даже «знатоки», определявшие у Антрагэ
признаки употребления этого зелья.
Открыто выступить зачинщиком дуэли с
фаворитом герцога Фиарийского д’Эпернон, конечно, не мог. Здесь бы
он уже не отделался нотацией от короля – дуэль, как и поединок в
Турнельском парке, из дела чести переросла бы в дело политическое.
Вмешались бы и сюзерен Антрагэ, и кардинал Рильер, – и всё могло бы
закончиться для д’Эпернона как минимум высылкой в полк, стоявший на
виистанской границе, где в последнее время было неспокойно. Месить
тамошнюю грязь у миьона никакого желания не было, а потому он
поступил сложнее и подлее.