[1]
– Ваше величество! – тут же выпалил
д’Эпернон, подступая к королю. – Позвольте мне поднять перчатку за
вас!
Он понимал, что это – его шанс!
Лучшего ему уже не выпадет никогда. Он выступит защитником чести
короля и пронзит проклятого Господом Антрагэ. Наконец, он
поквитается за позор Турнельского парка, где друзья отказали ему,
велев оставаться в стороне, покуда они сводят счёты с фаворитами
герцога Фиарийского.
– О нет! – вскинул руку к лицу
король. – Ты чудом избежал резни в Турнельском парке, мой дорогой
д’Эпернон, я не могу позволить тебе рисковать своей жизнью в этой
бессмыслице.
Не успел д’Эпернон осознать слова,
сказанные королём, как его потеснил Ла Шатеньре. Этот могучий
атлет, которого сам д’Эпернон считал не более чем наглым выскочкой,
никогда не упустил бы своего шанса. Ла Шатеньре был из тех, кто
занял место погибших в Турнельском парке королевских миньонов, за
что д’Эпернон ненавидел его едва ли не сильнее, нежели Антрагэ.
– Ваше величество, – с тем же пылом,
какой только что продемонстрировал д’Эпернон, произнёс Ла Шатеньре,
– моя жизнь ничто перед вашей честью. Я склоняюсь перед вами и молю
дать мне шанс защитить её.
Он упал на колено перед королём, и
теперь достаточно было кивка монаршей головы, чтобы перчатка
Антрагэ оказалась в его руке.
И прежде чем кардинал Рильер
остановил его величество, хотя его высокопреосвященство уже вскинул
руку в запрещающем жесте, король кивнул Ла Шатеньре. Многие
клялись, что видели, как его величество заметил жест Рильера, и
говорили, что король дал позволение и даже напутствовал Ла Шатеньре
именно потому, что кардинал попытался что-то запретить ему.
– Милый сердцу моему Ла Шатеньре, –
сказал король, – я даю тебе своё согласие. Защити мою честь пред
Господом и людьми.
Именно этому поединку довелось стать
последней законной дуэлью в Адранде.
Сама дуэль состоялась спустя
несколько недель после злополучной ночи. Слишком много вопросов она
породила, и отвечать на них пришлось вовсе не непосредственным
участникам поединка. Король демонстративно отстранился от их
решения, ведь как ни крути, он являлся одной из сторон спора,
предоставив решать первому министру и герцогу Рене Фиарийскому.
Длительные переговоры этих двух, пожалуй, самых влиятельных в
Адранде людей сами по себе походили на фехтовальный поединок. Вот
только вели его словами, пыльными документами и кодексами времён
Катберта-Молота и Маркомира с Генобавдом. На кардинала и герцога
трудились целые армии стряпчих и монахов святого Йокуса, рыскавших
в сундуках книгохранилищ в поисках нужных свидетельств и
документов. Спустя почти месяц после вызова обе стороны согласовали
все условия поединка.