Там на холме старик играл на флейте и шляпа его качалась в такт
мелодии. Настолько странной и не подчиняющейся строгому ритму, она
цепляла слух своей неидеальностью, но вместе с этим хотелось и
дальше её слушать.
Направившись к нему, я вскоре осознал, что толком не могу идти.
Ни холм, ни дерево не приближались, лишь песенка переливалась
громче и становилась чётче. Я шёл и каждый шаг как будто происходил
в воде, или в болоте вязком, когда трава и мох цепляют за ботинки,
а грязь накапливается и тянет вниз.
И стоило взглянуть под ноги, как я увидел тысячи побегов,
стремящихся оплести меня и спрятать под собой. Борьба не помогала.
Всё сильнее я увязал в них и с каждым вдохом грудь сдавливало всё
сильнее и сильнее. И всё это под клятую мелодию, которая в
несуразности своей звучала словно жизнь моя.
Когда дышать стало практически невозможно, я из последних сил
вытянул шею к живительному воздуху и в этот момент кинутая с холма
флейточка тюкнула меня прямиком в лоб.
И я проснулся.
Сперва не понял, кто я, где я, зачем тут нахожусь, а после узнал
люстру в гостиной дома Елизаветы и вспомнил всё. Из окон хмурый
рассвет только-только простирал свои лучи и выходило, что как и
предыдущим утром я пробудился раньше всех. Попробовал подняться, но
с удивлением заметил, что сделать это не так-то просто.
Дабы выяснить, в чём дёло, голову приподнял и носом воткнулся в
мягкое и шерстяное.
- Варюшка, едрить тебя в тудыть, - прошептал ей тихо, но та и до
мявка не снизошла, продолжая мирно спать. - Ты что тяжёлая
такая?
Вопрос остался без ответа. В попытке её снять, я прямо за ней
обнаружил двух мирно спящих воронов.
- Да ёж вам в пёж... я вам что, лежанка? - бурчал в их адрес
шёпотом, беря и кошку под бочка, и воронов, и осторожно к изголовью
кресла их перекладывая.
Те не сопротивлялись и только сонно ворчали, тут же обратно в
дрёму уходя, стоило им только на поверхности кресла очутиться. И по
итогу выяснилось, что приют на мне нашли не только звери, но и
кое-кто ещё. Свернувшись компактным клубком на моем животе мирно
спала Лаура.
Одетая в серебристую пижаму, она длинные белые волосы по моей
груди раскидала и тихонько посапывала, прижав кулачки к груди. И
хоть веса в ней всего ничего, придавила дева меня таки хорошечно.
Будить Лауру мне совесть не позволила и потому, немного
передвинувшись, я разрешил себе аурой её полюбоваться.